По пути Знаев вдруг захотел есть, остановился, снял пиджак, обшарил карманы и отыскал, по счастью, какое-то количество медной мелочи, и в ближайшем магазине купил огромный батон хлеба, рыхлый, но всё же очень похожий на настоящий хлеб, – и съел его, отламывая и глотая, тут же неподалёку, сидя на нагретой солнцем деревянной лавке в сквере у поворота на Плющиху, с удовольствием и жадностью.
О своём приходе он предупредил, написал сообщение: будет в течение часа и останется на ночь, и, может быть, заночует несколько дней подряд, если нет возражений.
Это была его особая церемония: он жил у маленькой художницы уже два месяца, но обязательно ежедневно предупреждал о своём приходе.
Они ничего друг другу не обещали, каждый жил свою отдельную жизнь.
Ответ был: «Я у подруги в гостях, буду поздно, располагайся».
И смайлик ещё подвесила: рожицу, символизирующую хорошее настроение и симпатию.
Увидев этот весёлый смайлик, Знаев неожиданно растрогался и совсем успокоился. Простая улыбка близкого человека иногда очень дорого стоит, подумал он, жмурясь на солнце, и на лёгких ногах дошёл до своего нынешнего обиталища.
В квартире за неполный день настоялся запах красок, для борьбы с ним Знаев открыл окна во всех комнатах (такова была выданная ему инструкция – всегда открывать окна), умыл под краном горячее лицо, выпил залпом два стакана воды, лёг на свой диван в углу и заснул благополучным сном.
Она вернулась глубокой ночью, может быть, в два часа, или в три, в общем, в своё обычное время активного бодрствования, и пришла, разумеется, не одна: целая компания ввалилась, пересмеиваясь и перешёптываясь; деликатно застучали подошвы снимаемых ботинок и туфель, затем вся шайка, шурша пакетами и звякая стеклом, проследовала в приватную часть апартаментов, где голоса сделались звонче и бодрее.
Почти каждую ночь происходило нашествие вежливых, патлатых, шикарных гостей, кто с коньяком, кто с гашишем; по звукам шагов Знаев научился, не вставая с дивана, определять количество визитёров и даже отличать дам от джентльменов.
Конечно, он был тут, на диване в углу за холодильником, лишний, чужой.
Бывает, что в пылу спора иной гость, какой-нибудь кинооператор, забредёт на кухню выпить воды из под крана, или в поисках туалета, или просто размять ноги, – и вдруг рыжий дядька в углу за холодильником повернётся на своём диване и посмотрит враждебными жёлтыми глазами. Но после дурного взгляда всегда следует улыбка. Проснувшийся шмыгает носом, сердечно подмигивает гостю, поворачивается спиной и снова проваливается в мёртвый сон.
Ему хорошо спится в этом доме, среди этих людей, все они – чистые и светлые люди, наивные позёры и выпендрёжники, но зато – все как один физически красивые, неглупые и незлые люди.
Человек на кухне им не мешает и даже нравится.
Хозяйка сама ему сообщила: гости, как правило, принимают его за профессионального бандита, который скрывается от подельников. Так оно и есть, ответил он ей тогда.
…Два часа забытья освежили Знаева. Можно было встать, одеться, выйти к гостям, поздороваться, выпить красного вина или зелёного чаю, но ничего из перечисленного делать совершенно не хотелось, и он просто лежал под одеялом, в предутренней прохладе, и ждал, когда она к нему придёт.
«Кандинский…», доносилось до него из-за стены. «Фон Триер… Бэнкси… Акционизм… Уорхолл… Ротко… Шульженко… Постмодернизм… Тарантино… Трики… Ван Гог… Хиппи… Андрей Рублёв… Малевич… Кубрик… Лимонов… Модильяни… Гигер… Достоевский… Херст… Тупак… Куросава… Экстези… Соцреализм… Климт… Курёхин… Depeshe Mode… Поллок… Джобс… Панк… Мондриан… Боуи… Гринуэй… Рахманинов… Набоков… Кобейн… Бродский… Rammstein… Баския… Фотореализм… Пикассо… Андеграунд… ЛСД… Хамдамов… Раушенберг… Прилепин… Шагал… Джаггер… Эйзенштейн… Филип Дик… Эдгар По… Барышников…»
Обычно он ложился на свой диван примерно в полночь, и ждал её до трёх часов ночи. Не мог уснуть, пока она не приходила.
А когда уходила – засыпал мёртво.
После четырёх часов такого сна просыпался в прекрасном настроении, с благодатной ломотой в мышцах, и уходил на лёгких ногах, как будто ему было двадцать пять, а не сорок восемь.
Это продолжалось весь май и весь июнь.
Она приходила, горячая, маленькая, весёлая, почти всегда немного пьяная, а в иные ночи порядочно пьяная; приходила, шлёпая босыми ступнями; скидывала через голову домашний балахон и забиралась к нему под простыню.
И гладила его по лицу и плечам, и целовала.
Её миниатюрность приводила его в восторг. Она почти ничего не весила.
– Какой хороший день, – прошептала она. – Я продала картинку. Даже не знала, что могу быть такой счастливой.
– Молодец, – ответил он. – Действительно, большой день. Сказала бы раньше. Я бы вышел, выпил бы с гостями.
Она засмеялась и прижалась сильней, и задышала чаще.
– Нет, – ответила, – ты бы его спугнул. Покупателя. Это тихий интеллигентный американский еврей. Он увидел бы твои подбитые глаза и убежал бы сразу. Хорошо, что ты не вышел.
– Жаль. Я бы с удовольствием напугал тихого американца.
– Прекрати. Он хороший человек. И соображает в своём деле. Он попросил право первого показа моих новых работ. Это хороший знак. Это значит, он действительно заинтересован.
– Если бы предупредила, я бы вообще не приходил.
– И где бы ты ночевал? В квартире без мебели? На полу? На газетках?
– Спать на твёрдом полезно для здоровья.
– Не рассказывай мне про здоровье. Ты неважно выглядишь. У тебя ввалились щёки. Ты мало спишь и ешь. У тебя каждый день стрессы. Ты можешь умереть в любой момент.
– Спасибо, дорогая. Я пока не планирую.
Она сильно укусила его в ключицу.
– Никто не планирует. Но в твоём возрасте уже пора иметь в виду.
– Ты забыла. Я пятнадцать лет прожил за городом. В собственном доме в дубовой роще. Это была постоянно действующая кислородная камера. Каждый день я вставал на рассвете и по три часа занимался спортом. Я не курил, очень мало пил и ел самую лучшую еду, какую можно купить за деньги. Я не употреблял ни кофе, ни чая, пил только родниковую воду, по четыре литра ежедневно. Я торчал на всём этом. Бассейн, сауна, медитация, массаж. Я – очень здоровый человек.
– Я не забыла. Я помню эти ужасные рассказы. Вести такой здоровый образ жизни могут только больные люди. Физкультура не спасёт тебя ни от внезапного инфаркта, ни от безумия, ни от рака.
– И что мне делать, по-твоему?
– Работа тебя убьёт. Будешь продолжать – умрёшь. А я бы не хотела. Ты бы мне ещё пригодился.
– Спасибо, – сказал он. – Это приятно слышать. Думаю, нам надо отметить твой успех. Завтра же.
– Только не завтра. Я хочу начать новую картину как можно скорей. Меня прёт, у меня подъём. С утра поеду на Крымский мост, куплю полотно – и вперёд.
