Чёрт надвинулся ближе и увеличился в размерах.
– Для начала напиши записку, – посоветовал он. – Что-то элементарное. Несколько слов буквально. Типа: «Простите все. Никто не виноват. Я вас люблю». Или: «Я люблю вас всех, простите меня». Главное, чтобы про любовь было.
– Пошел нахер, – ответил Знаев. – Ничего писать не буду.
– А дальше, – игнорируя его возражения, продолжал нечистый, – два варианта. Либо резать вены, либо в окно. Рекомендую вариант номер два. Дёшево и сердито.
– Не выйдет, – сказал Знаев. – Я боюсь высоты. Ничего не боюсь, а высоты – боюсь. Не смогу.
– Это ничего, – серьёзно произнёс нечистый. – Давай пиши записку. И иди на балкон.
В его протянутой руке образовалась авторучка.
– Я не хочу умирать, – возразил Знаев.
– Хочешь, – спокойно сообщил бес. – Сейчас самый момент. Ты на пике жизни. Сыновья выросли. Деньги сделаны. Жены нет. Дальше – будешь катиться только вниз. Ниже, ещё ниже…
– Нет, – сказал Знаев, дрожащей рукой нашаривая и поворачивая рукоять балконной двери. – Я выкручусь… Договорюсь… Переиграю… Первый раз, что ли? И насчёт жены ты тоже не прав…
Записку он написал на оборотной стороне магазинного чека.
– Теперь надо выпить, – авторитетно рекомендовал нечистый. – Так будет легче. Имей в виду: ты умрёшь, не долетев до земли. Скончаешься в полёте, от инфаркта. То есть удара не почувствуешь. Чем больше выпьешь – тем быстрей произойдёт разрыв сердечной мышцы. Поэтому – пей. И ничего не бойся.
– А может, в ванну? – спросил Знаев. – Говорят, это не так болезненно. Расслабляешься и засыпаешь…
Чёрт улыбнулся: показались коричневые длинные зубы.
– Не получится, – ответил. – Нет инструмента. Нужен острый нож. Скальпель или бритва… И потом, резать вены – физиологически гадко. Отвратительно. Я предлагаю мгновенную смерть как идеальную. Шлёп – и всё! – Он звонко хлопнул в ладоши; Знаев вздрогнул. – Серёга, ты же – технократ! Ты же влюблён в железобетонные пропасти, в висящие дороги, в шпили, в башни, во всё это высокое, великое, имперское, грандиозное! Твоя смерть – это прыжок из окна небоскрёба! Разве не так?
– Не знаю, – ответил Знаев, выходя на балкон. – Не уверен.
– Ты выпей, выпей, – посоветовал бес.
Знаев остановился.
Просторный балкон был снизу доверху застеклён, створки давно никто не открывал.
– Не дави на меня. Уйди. Исчезни.
– Открывай.
– Не буду. – Знаев сунул руки в карманы и засмеялся. – Я счастливый человек. Я жить люблю.
– А если любишь жить – зачем воевать собирался?
– От отчаяния, – ответил Знаев, поразмыслив. – Вот зачем. От отчаяния.
Он открыл замки, сдвинул тяжёлую раму и увидел на пальцах слой серой грязи. Нечистый усмехнулся.
– Москва – город пыльный, – сказал он. – На берегу степи стоит. Не бойся. Залезай.
– Думаешь, слабо́? – спросил Знаев.
– Помнишь, – чёрт скабрёзно ухмыльнулся, ноздри раздулись, – ты в девятом классе за девочкой ухаживал? Всё водил её на крыши девятиэтажек? Сидели, целовались на верхотуре. Тебе это казалось ужасно романтичным.
И заржал отвратно.
– Ну и что? – спросил Знаев с обидой. – Ни баров, ни кафе тогда не было. Социализм. Куда бы я её повёл? В читальный зал?
– Ты все делал правильно, – покровительственно сообщил чёрт. – Высота возбуждает.
– А меня всё возбуждает, – сказал Знаев, сидя на краю балконного окна. – Я люблю жизнь. Я рождён счастливым.
В ушах гудел ветер, отчётливо пахнущий клевером.
Босые ноги свисали над пропастью, ступням было прохладно. Знаев испытывал состояние полёта. Он задохнулся от восторга. Не просто ветер – само пространство вокруг казалось более плотным, густым, значимым. На него можно было встать, как на гранитную мостовую.
– Я рождён счастливым, – повторил он.
Решился, наклонил корпус вперёд, и уже раскрылась перед ним пустая чёрная воронка, всеядная спираль хитроумной нечеловеческой нарезки, алчно гудящая, готовая благодарно поглотить, пережевать, размолоть, разложить на атомы, – но в последнее мгновение перед полной потерей равновесия приступ малодушия заставил тело откинуться назад.
Знаев мгновенно ослабел; сердце бешено колотилось.
– Ничего, – произнёс бес покровительственно. – Это со всеми бывает. Защитный механизм, инстинкт. Вроде ты готов – а в последний момент щёлкает кнопка: нельзя!
Но Знаев совсем не горел желанием повторять начатое дело.
– Я не могу, – прохрипел он чужим голосом и слез с края, больно ударившись пяткой о твёрдый пластиковый угол.
– Ничего, ничего, – одобрительно кивал бес. – Хочешь ещё глотнуть?
– Я всё выпил, – сказал Знаев, но в руке беса уже сверкала полная бутыль с неизвестным, латынью, названием на яркой этикетке.
– У меня есть, – хозяйственно произнёс бес. – Пей.
Знаев повиновался. Алкоголь оказался превосходным – настоящая амброзия.
– Теперь скажи: ты видел воронку?
– Да.
– Тебя туда тянет?
Знаев ещё раз продолжительно отхлебнул. По телу разлилось тепло.
– Да, – признался он.
– Это хорошо, – похвалил бес, уменьшаясь в размерах, и придвигаясь вплотную, и обнимая человека за плечи.
– Господи, – прошептал Знаев, – спаси меня.
– Эй, эй, – недовольно сказал бес. – Мы так не договаривались. Ты уже хочешь туда, Серёжа. Тебя уже ждут. Господь тебе не нужен.
Знаев по-прежнему почти ничего вокруг не видел, только спираль-воронка крутилась перед ним в темноте; на ощупь он нашарил края окна и крепко схватился. Он решил, что наилучшим способом будет прыгнуть, как в воду, руками вперёд.
Всё должно напоминать простой прыжок с высокой вышки.
Напрягся, согнул ноги.
Ветер переменился и дул теперь в висок, гулял вдоль огромной стены дома.
Помедлил ещё.
– Нет, – сказал, отшатываясь, спиной назад падая на балконный пол. – Нет.
Чтоб не передумать, тут же в панике задвинул обе створки огромного окна: одной рукой манипулировал, другую держал у лица, раздвигал пальцами набрякшие веки, щурился яростно.
– Нет.
На кухне, торопясь ещё пуще, рванул дверь холодильника, выгреб горсть ледяных кубиков, приложил к носу, к глазам, лёд обжёг, словно спиртом в рану плеснули; скользкие кубики падали на пол; используя их как оружие, стал швырять во все стороны, стараясь попасть в беса.
– Изыди, тварь! – кричал шёпотом. – Изыди.
