– Спокойно, – ответил «спортсмен», ничуть не испугавшись, а, возможно, даже обрадовавшись. – Не быкуй, Сергей Витальевич. Долги сначала отдай. Потом про родину поговорим.
– А ты, сынок, не указывай, – сказал Знаев, – про что говорить.
– Спокойно, – повторил «спортсмен» более звучно и сверкнул глазами. – Не загрубляй, друг.
– Я тебе не друг, – ответил Знаев, придвигаясь. – Тебе сколько лет вообще?
– Какая разница?
– Я тебе в папы гожусь, понял?
– А при чём тут это?
– А при том, что я больше тебя знаю. – Знаев обвёл пальцем зал. – Вот про это про всё. Знаю, что можно продавать, а что нельзя. Ты в армии служил?
– Ещё как.
– Значит, должен понимать! Национальные символы не продаются.
– Да иди ты нахер, – ответил «спортсмен» презрительно и беспечно. – Вместе с символами! Ты что, типа патриот?
– Конечно, – ответил Знаев. – А ты – нет?
– Если ты патриот, хули же ты сидишь тут, в Москве? Езжай туда.
И «спортсмен» кивнул в направлении телевизора, где снова бегущей строкой побежали месседжи о бомбовых ударах, взорванных автобусах и повальных арестах торговцев переносными зенитно-ракетными комплексами.
– Придёт время – поеду, – сказал Знаев.
«Спортсмен» усмехнулся.
– Ну вот когда поедешь, тогда и будешь…
Он не успел договорить: Знаев коротко размахнулся и ударил его открытой ладонью в скулу, испытав при этом огромное удовлетворение.
Оплеуха сотрясла сидящего «спортсмена», но не нанесла вреда.
Знаев увидел, как снова выскочил чёрт, такой же маленький и кривой, но теперь не в пиджаке уже, а в борцовском белом кимоно с короткими штанинами; Знаев на этот раз успел заметить крысиный хвост, из штанины как раз торчащий; чёрт поднял ногу и сделал пародийное движение, изображая удар из арсенала карате или кунг-фу.
– Й-й-я-я! – взвизгнул он фальцетом и захохотал.
Знаев потерял важные полсекунды – а «спортсмен» не терял, на чёрта не смотрел, не видел его вовсе; быстро перегнулся через стол и пробил двойку, целясь в глаза.
Удары были у него сильные и точные, Знаев пытался нагнуть голову, подставить лоб, но не успел – получил в надбровные дуги и ослеп.
Он ещё махнул правой, наугад, попал в воздух, и в ответ ещё третий раз прилетело, в переносицу, очень сильно, до треска в ушах и в затылке.
Вот она, вот она, ресторанная драка, во всём её гадком великолепии: азартно ахают и визжат дамы, звенит и обрушивается посуда, скатерть белая залита вином, упруго подбегает широкоплечая охрана, под подошвами хрустит битое стекло, во рту – тёплая кровь, стенающую душу переполняет восторг, потом стыд – взрослый дядька, а устроил чёрт знает что; выволакивают, нейтрализуют железными захватами, ражие секьюрити явно счастливы, их час пробил, не зря, ох не зря хозяин платит им жалованье; радостно извлекают виноватых на свежий воздух, шмонают, отбирают деньги, бубнят про материальный ущерб и вызванных ментов; все возбуждены, все улыбаются мощно, все решительно велят друг другу угомониться; через десять минут конфликт исчерпан, врагов принудили к миру и угостили сигаретами; ментов не будет, отменили; происходящее украшено анилиновым сиянием реклам «Аэрофлота», «Ингосстраха», «Альфа-банка» и благотворительного фонда «Доброта без предела».
Отталкивая чужие руки, шатаясь, Знаев ковыляет к открытой двери такси; изнутри доносятся резкие барабаны и голос Бутусова: «Хочется блевать, но не время! Время начищать сапоги!»
Спустя несколько минут стыд проходит – стыд всегда быстро проходит, такова его природа; остаётся боль в голове и животное удовлетворение – любая драка поправляет нервишки. Особенно когда тебе без пяти минут пятьдесят лет.
Правый глаз не видит, левый ещё может рассмотреть имя абонента на экране телефона.
– Ты чего, Серёжа? – хрипит Плоцкий из глубин полночного эфира. – С дуба рухнул?
– Да, – отвечает Знаев, – рухнул. А что?
– Идиот! Ты на кого руку поднял? Он мой друг!
– Ты тоже.
– Он мастер спорта по борьбе! Он в спецназе служил! Он всю Вторую чеченскую прошёл!
– И что? Мне надо его бояться?
– Не его!! – возражает Плоцкий. – Себя!! Тебе себя надо бояться! Будешь хамить – он тебя размажет!
– Женя, – говорит Знаев, морщась от боли, – а ты знаешь, что у чёрта нет пупка?
– Что??
– Я говорю, у чёрта нет пупка. Я сам видел.
– По ходу, у тебя белка, – говорит Плоцкий. – Не звони мне больше, понял?
– Нет, – отвечает побитый Знаев, улыбаясь кое-как. – Что значит «не звони»? Я, бля, тебя люблю. Я в тебе нуждаюсь. Ещё увидимся, Женя. Пока.
27
Когда приехали, Знаев обшарил карманы и ничего в них не обнаружил, кроме авторучки. Наличные отняли ресторанные охранники.
– Слушай, брат, – сказал он таксисту, – а денег-то нет у меня.
– Не надо денег, – с достоинством ответил таксист. – За тебя уже заплатили. Сам до квартиры дойдёшь?
Горбоносый брюнет, совсем молодой; он вполне годился Знаеву в сыновья.
Знаев молча кивнул и выбрался.
– Ты ему тоже попал, – вдогонку произнёс таксист.
– Что?
– Я говорю, тот мужик… ты ему тоже глаз подбил.
– Думаешь, – спросил Знаев с надеждой, – это была ничья?
– Конечно.
Знаев подумал.
– Нет, – возразил он. – Какая ничья? Если б не растащили – он бы меня поломал по-любому.
– Давай держись, – посоветовал таксист.
– Ага, – сказал Знаев. – И ты, друг. Спасибо. Береги себя.
В квартире сразу поспешил в кухню и включил холодильник; открыл морозильную камеру: пусто. В кухонных шкафах не нашлось ни единой посудины, годной для изготовления льда, кроме единственной кофейной чашки тонкого фарфора. Знаев сообразил, плеснул в неё воды едва на четверть, поставил замораживаться. Обыскал туалет и ванную комнату, нашёл кусок тряпки, умеренно грязный; намочил, убрал туда же.
Глаза заплыли совсем. Достал телефон; чтобы видеть экран, приходилось оттягивать пальцем нижнее веко. Набрал номер маленькой художницы.
Конечно, она не спала, поздняя птаха.
– Привет, – сказал. – Я не приеду сегодня. Работы много было. У себя переночую.
– Что-то случилось?
– Нет.
– Я по голосу чувствую.
– Я же под таблетками, – сказал он. – Забыла?
Вдруг вспомнил, что запретил себе врать.
– Ладно, – сказал. – Я подрался. Морду расквасили.
