Обязательно, Алекс. Обязательно. У меня только двое вас осталось. Тех, кто меня всегда ждёт. Ты и моя любимая женщина.
Садовое кольцо скрежетало и стонало железными стонами. Но, едва Знаев, по периферии обогнув Таганскую площадь, свернул в переулок, – пыль и смог пропали, вытесненные ветром с близкой реки, и рёв техники пропал тоже, и отдалённое эхо той, настоящей, ватной московской тишины а-ля Гиляровский прошелестело вдоль строя прижатых друг к другу домов.
Тут же захотелось поесть чего-нибудь густого и жирного и забраться под толстое одеяло с толстой книгой, написанной густо и жирно.
Искомое здание – новодел – состояло из стеклянных стен и вертящихся дверей; гостиница.
С обратной стороны огромного окна долговязый пролетарий в комбинезоне натирал стеклянную плоскость особой шваброй, доводя прозрачность до ненужного, в общем, идеала. За спиной пролетария сверкали никелированные рамы и горбы спортивных снарядов. Несколько женщин с мускулистыми попами энергично стремились в будущее, попирая резину беговых дорожек. «Отель и спортивный зал для богатых, – сообразил Знаев. – Ветерок с близкой реки нынче дорого стоит. Что же делает здесь мой потомок?»
Меж тем труженик в синем комбезе перешагнул через свои пластиковые вёдра и посмотрел изнутри через стекло.
За прозрачной преградой Знаев увидел самого себя во плоти. Как цветную гибкую рыбу внутри аквариума.
Тот, второй Знаев узнал первого, кивнул сдержанно – и вышел; делово обтёр мокрые ладони о синюю грудь. Смотрел сосредоточенно.
Двухметровое дитя, сероглазое, некрасивое, протянуло молча руку-жердину.
Сын, потомок, плоть от плоти.
Он был очень похож.
Упрямо, благородно посаженная голова – от матери. Остальное – от отца: узкие губы, лоб клином, ледащий зад, марлевые брови, длинный нос. Полный набор тусклого русского блондина, то ли нордического, то ли чухонского, а короче сказать – рязанского.
Знаев понимал, что никакая традиционная отцовско-сыновняя коммуникация меж ними в принципе невозможна. Вдруг появившийся папаша проиграл сыну до своего появления. Может быть, через год, встречаясь регулярно, они станут приятелями – но это ничего не изменит. В любой момент сын скажет отцу: «Ты мне не отец» – и внезапный папаша заткнётся в тряпочку.
Это противоречие нельзя было снять.
«Даже больше, – грустно подумал Знаев. – Я не смогу объяснить, что не виноват, что решение приняла его мать. Для сына – мать всегда права. Я не сумею оправдаться никаким способом. Я для него – никто. Чужой человек. Посторонний. Холодный».
– Здравствуй, – сказал он. – Будем знакомы, дружище.
Но он уже ощущал тепло и любопытство, то есть – почти любовь, к этому мальчику, слишком похожему на него самого; и эта грубая, солёная, кроваво дымящаяся ветхозаветная любовь переключила Знаева на верную, как ему показалось, тональность.
– Слушай, – сказал он. – По законам чести я тебе должен. Ты – сын, я отец. Меня не было – теперь я есть. Я окажу тебе любую поддержку. Когда сам станешь отцом – сделаешь то же самое.
Младший Знаев нейтрально пожал плечами.
– Я понял, – сказал равнодушно.
Старший сообразил, что не попал в цель.
– Уволься отсюда нахрен, – продолжил он, надеясь хоть грубым словцом преодолеть отчуждение. – У меня свой магазин… Большой супермаркет… Иди ко мне работать. На склад. Белая зарплата… Премиальные…
«Какие премиальные?! – возопило отцовство внутри него. – О чём ты говоришь?»
– Спасибо, – вежливо ответил потомок. – Но я не могу занимать материально ответственные должности. Я несовершеннолетний. И потом… Если мой отец – мой же начальник, это неинтересно.
– Понимаю, – сказал Знаев, тронутый едва не до слёз; слово «отец» прозвучало обаятельно и легитимно. – Хочешь идти своей дорогой.
Младший кивнул и обернулся, разыскивая взглядом свои вёдра и швабры, оставшиеся внутри аквариума. «Беспокоится, – подумал Знаев, – сейчас менеджер придёт, ругать будет…»
– Чем занимаешься? – спросил он. – Кроме мытья окон?
Знаев-младший коротко поморщился.
– Сижу за учебниками. Школу закончил, сдаю ЕГЭ.
– А куда поступать собрался?
– Университет прикладной математики. В Голландии. Город Утрехт.
– Ах вот как, – пробормотал Знаев-старший. – Утрехт. Понятно. Прикладная математика. Короче, я могу быть спокоен за твоё будущее.
– Будущее можно просчитать.
– Можно, – согласился Знаев. – Ты, небось, это уже сделал.
Двухметровый потомок улыбнулся.
– Будущее – наступило, – уверенно сказал он.
«Ах ты, – подумал Знаев, – я и забыл, ему шестнадцать лет, в этом возрасте сейчас они ещё совсем дети, я таким теоретиком был в начальной школе…»
– Расскажи.
– Информация, – пояснил потомок довольно охотно. – Она переполняет мир. Она как воздух, люди ею дышат… Информация – это среда, мы живём в ней, как рыбы в воде… Понимаете?
– Давай на «ты».
– Хорошо, – потомок на глазах стал превращаться в юного мальчишку. – Вот, значит… В этой информационной среде, очень плотной, главной ценностью будет человеческое внимание! Это наш ресурс! Информации много, а каналы ввода те же самые, что и в каменном веке. В новом информационном обществе человек будет продавать своё внимание. Три минуты – выслушать песню. Десять минут – посмотреть новости…
– Ты крут, – искренне похвалил Знаев. – Ты действительно просчитал будущее.
– Вы… Ты тоже, – уважительно ответил потомок. – Ты предсказал войну.
– Это не так. Я не имел в виду конкретную войну.
– Я видел тебя по телевизору. Ты сказал, что знаешь, кто начал войну.
– Конечно, знаю, – сказал Знаев. – Войны начинают задроты. Сейчас – их время. Задроты правят миром.
Потомок поразмышлял немного и осторожно спросил:
– А ты – задрот?
– Был. Много лет.
– А я – задрот?
– Ты им станешь.
– А где они находятся? Те, которые правят миром?
– В столицах богатых стран. В военных аналитических центрах. Выученные в университетах теоретики, оторванные от реальности.
Потомок посмотрел на предка сверху вниз и снисходительно улыбнулся.
– Внешний враг, – сказал он. – Обязательное условие диктатуры.
– Господи, – сказал Знаев, – ты либерал, что ли?
– Я – за свободу, – значительно ответил потомок и снова оглянулся на свои вёдра, как будто именно там хранилась его свобода. – Но ты лучше расскажи про тех задротов.
И расчесал пятернёй вихры. И улыбнулся. Перспектива стать задротом его явно задела. Он, разумеется, никому и ничему не верил: настоящий потомственный Знайка, себе на уме, ни обмануть, ни запутать.
