Сольвейг постучала в дверь и вошла, не дожидаясь приглашения.
– Мейер хочет поговорить с вами, господин полковник. На перекрестке трактор, на автотрассе А-четыре собираются снести статую!
– Черт бы их побрал, уродов деревенских! – разозлился жандарм и поднялся из кресла.
Марк тоже поднялся.
– Можешь дать мне телефон Максима Буассо?
– Я не взял у него никаких данных. С точки зрения закона его история ничего теперь не значит, сам понимаешь. Срок давности, во-первых. А во-вторых, и спрашивать больше не с кого.
Карадек вздохнул.
– Ты знаешь, где его найти?
– Как тебе сказать? Он в ссоре с семьей и, по последним сведениям, работает в Нанси в большом книжном магазине «Салон книг».
– Знаю этот магазин.
Пока Музелье надевал китель, Сольвейг обратилась к Марку:
– Я пишу для журнала «Национальная жандармерия». Сейчас мне заказали статью о видных деятелях. Могу я взять у вас интервью?
– Простите, но у меня нет ни минуты свободной.
– Только один вопрос: каким качеством нужно обладать, чтобы стать великим детективом?
– Нужно иметь внутри детектор лжи и развивать его. В моих расследованиях мне это очень помогало – я всегда знал, когда люди мне лгут.
– А я? Я тебе лгал? – осведомился Музелье.
– Да, один раз вы мне солгали, – кивнул Карадек, снова называя полковника на «вы».
Атмосфера в кабинете стала напряженной.
– Вот оно как? Однако наглости тебе не занимать! И когда же я тебе соврал?
– Вот это мне и надо определить.
– Определишь – поделись со мной.
– Непременно.
10
Мирная жизнь двух сестер
Невиновности не существует. Существует разная мера ответственности.
Стиг Ларссон
1
На автостраде, ведущей из Фальсбура в Нанси, ни одной машины, дороге нет конца, она убаюкивает.
Карадеку, сидящему за рулем старенького «рейнджа», эта монотонность показалась отдыхом. Пастбища, стада коров, запах навоза, поля, сменяющиеся полями, медленно ползущие по асфальту тракторы, которые ему нет необходимости обгонять.
На панели играет и рассыпается зайчиками солнце. Звучит изысканный минималистский джаз трубача Кенни Уилера. Сколько Марк ни ездит последние десять лет, он всегда слушает этот диск.
Последний подарок жены перед ее уходом.
Уходом в другой мир.
Сидя за рулем, Марк всю дорогу размышлял о том, что услышал от Музелье. Он мысленно прослушивал их разговор снова и снова, как будто записал его на пленку. Обсасывал каждую реплику. Переваривал. И наконец поздравил себя: интуиция не подвела. Он чувствовал, что Музелье – самый главный свидетель. Что во время следствия его недооценили. Он знал, что жандарм ему лгал, но пока не имел возможности загнать его в угол.
Добравшись до Нанси, Марк подумал было, не отправить ли Рафаэлю эсэмэску. Нет, еще рано. Лучше заручиться более вескими подробностями.
Когда Карадек доехал до центра, у него возникло искушение припарковаться на свой страх и риск прямо напротив книжного магазина. Но он не поддался. Не хватало только в самый нужный момент лишиться машины. Марк нашел место на стоянке Сен-Жан, неподалеку от вокзала и торгового центра, огромного здания из бетона 70-х годов, и отправился к магазину пешком по некрасивому, искореженному строительными работами кварталу.
Серый, сумрачный, мрачный, безжизненный Нанси. Карадек сохранил о нем самые безотрадные воспоминания. Хотя именно здесь в 1978 году он встретил девушку, которая стала его женой. Тогда Марк был молодым инспектором (так его тогда называли), только что окончившим Кан-Эклюз. Его тогда отправили на недельные курсы профессиональной подготовки, они проходили в студенческом городке в здании гуманитарного факультета.
Вот в этом-то здании, кочуя из одной аудитории в другую, Карадек и повстречал Элизу. Ей исполнилось двадцать, она училась на отделении классической филологии и жила в университетском общежитии на улице Нотр-Дам-де-Лурд.
Марк тогда работал в Париже. Он ждал два года, когда Элиза кончит учиться и получит диплом, а сам ездил из Парижа в Нанси. Ему вспомнилось, как он иногда срывался внезапно с места, садился за руль «Рено R8 Гордини» и мчался в Нанси, к ней. На глазах у него выступили слезы. Такая любовь случается в жизни только раз, но ты живешь и не чувствуешь, как она драгоценна. И разве это не трагедия?
Идиот! Не смей подпускать к себе воспоминания. Воспоминания надо держать под замком, обороняться от них, не приближаться к ним ни на шаг, иначе – гибель!
Марк заморгал изо всех сил глазами, но не смог заслониться от лица Элизы. Северная девушка. Лицо решительное, но с тенью грусти, пепельные волосы, светлые хрустальные глаза. На первый взгляд холодная, отстраненная, недосягаемая. Но, открывшись, становилась ласковой, восторженной, непредсказуемой.
Элиза приобщила его к литературе, живописи, классической музыке. У нее был взыскательный вкус, но снобизма ни капли. Всюду и всегда она была с книгой – стихами, каталогом выставки, романом. Мир искусства, воображения, фантазии был неотторжимой частью ее жизни. И для Марка тоже приоткрылось новое измерение. Он изменился благодаря Элизе и с немалым удивлением вдруг понял, что жизненная материя гораздо богаче охоты за преступниками, куда разноцветнее, неожиданнее, головокружительнее…
Марк ехал по Нанси и чувствовал: еще немного, и вал прошлого сметет его. Он полез в бумажник, вытащил из отделения для мелочи таблетку, разломил надвое. Последний блистер. Сунул половинку под язык. Призвал на помощь химию, чтобы не упасть духом. Притупить боль, что не смог любить Элизу еще больше. Что не смог помешать ей уйти.
Химия подействовала незамедлительно. Ощущения смягчились, картинки расплылись, мысли замедлились. Лицо жены стало таять, и Марку вспомнились слова Флобера, которые любила повторять Элиза: «У каждого из нас в сердце есть тайник. Я замуровал его, но не уничтожил».
2
В тихое предвечерье конца лета мрачное прошлое Черничной улицы казалось выдумкой. Ветерок шелестел листьями, лепеча что-то ласковое на ухо прохожим. Солнце, подражая импрессионистам, оживило желтыми мазками палисадники, картина получилась и теплая, и грустная, что-то среднее между Норманом Роквеллом и Эдвардом Хоппером.
В доме под номером 299 на крылечке сидели две черные женщины, дышали воздухом и присматривали за девочкой, которая, разложив тетрадки на садовом столе, делала уроки, и за малышкой, возившейся в траве.
– Вы кого-то ищете, сэр?
Окликнула меня та, что посолиднее, – скорее всего, Анжела, старшая сестра Джойс Карлайл.
