– Я потащусь, – без тени обиды проговорила Раечка. – Ты ж ведь к женщине идешь! И потом – кто знает, может быть, она уже вдова? Так вы там скооперируетесь, двое состоятельных, а я опять без мужа-миллионера останусь, да? Фиг вам! Поеду!
– Тогда... – Дуся попытался придумать ей какое-нибудь невыполнимое поручение. – Тогда... чтобы была у меня в семь утра, понятно?! Потому что, кто их знает этих свидетелей – вдруг и она куда-нибудь молоко убежит продавать? Так что... в семь!
Дуся бил по самому больному – Раечку на работе постоянно ругали именно за то, что она каждый день на работу опаздывает. И она каждый раз слезно просила ее простить, потому что у нее просто болезненное просыпание – раньше восьми девчонка не могла подняться чисто физически. То есть... подняться, может быть, и могла, но тут же ложилась спать обратно. И только с большим трудом ее удавалось разбудить в восемь. Причем для этого специально к ней в комнату являлась ее мама. Но и та в семь вставать никак не могла, поэтому поднималась только в восемь, будила дочь, и та со страшными опозданиями прибегала в роддом. Сейчас Дуся назначил допрос свидетеля именно на семь, чтобы она уж точно опоздала, а за это... за опоздание он с чистой совестью сможет исключить ее из рядов сыщиков.
– В семь! – еще раз повторил Дуся.
– А... а может, хотя бы в девять, а? – испуганно проблеяла Раечка. – Я ж в семь ни за что не проснусь! У меня ж... ну прямо-таки болезнь...
– Лечиться надо, девушка! – сурово гаркнул Дуся и тут же, смягчившись, мило улыбнулся. – А ты можешь вообще не приезжать, я не обижусь.
Раечка даже ничего отвечать не стала – дала по газам так, что с мусорных контейнеров вспорхнула стая жирных голубей.
Дуся только руки потер от удовольствия. Ну до чего умен, чертяка! А ведь он специально затуманил мозги глупой медсестре! И ни фига он не потащится завтра к этой Варваре! И уж тем более с Раечкой – что он больной, что ли? Он навестит вдову сегодня! Живет она здесь недалеко, времени еще ой-ой-ой сколько, так что... газуйте, Раечка, газуйте!
Дуся пришел к себе и первым делом намешал творога со сметаной, налил молока и уселся за стол.
Тут же возле его ног примостилась йоркширица и стала преданно и покорно заглядывать ему в глаза.
– Чего? Осознала, кто из нас Дуся? – глянул на нее Евдоким и торопливо поднялся.
Он не мог есть, когда на него пялилась голодная собака.
– Давай, ешь сметану, очень полезно, знаешь, как в весе прибавишь. Жуй... сейчас творога дам...
Пока Дуся искал, куда можно положить собачонке творог, потому что ее миску он занял сметаной, собачонка уже успешно вспрыгнула на стол и принялась жрать творог со сметаной прямо из Дусиной тарелки.
– Совсем, что ли?! – заорал Дуся. – Ну нахалка, вообще! Тарелку у меня отобрала, я туда знаешь сколько сахара насыпал, да ты столько... Да и фиг с тобой, лопай! Я себе еще наведу.
После такого обеда Дуся решил немножко поваляться, а уж потом с новыми силами тронуться к свидетельнице.
Его разбудила Дуся – она забралась ему на грудь и лаяла прямо в лицо. Он открыл глаза и сразу же услышал телефонный звонок.
– Больше так не делай, – строго проговорил Евдоким собачонке. – Этих звонков знаешь сколько! А я у тебя один! Так никаких нервов не хватит.
Звонил Пашка.
– Дусь, ну чего? – торопливо спросил он, будто куда-то опаздывал.
– Все нормально, отдыхаю по полной программе, – отчитался Дуся. – Пытаюсь найти...
– Да я понял, что все нормально, ты деньги-то когда дашь? – наседал друг. – Валька моя уже в петлю лезть собралась, так прямо горюет.
– А чего это она? – не понял Дуся.
– Ну как чего?! Я ж тебе рассказывал! – заорал Пашка. – Я ж тебе объяснял – ей срочно лечиться надо! Детей-то у нас нет! И надо лечиться! А у нас денег не хватает, и вот она по этому поводу так горюет, так горюет! Я уж ей сказал, что ты деньги дашь, так она прямо просветлела вся, прикинь! А ты все не даешь и не даешь. И вот она... она в петлю собралась, прикинь...
– Слышь, Пашка, а может, и того... не надо ее отговаривать? – сдуру спросил Евдоким. – Ну сам ведь говоришь – депрессия, так, может, так-то оно и лучше...
– Как лучше – в петле, что ли?!! – окончательно вышел из себя Пашка. – Ты че мелешь– то?!! Ты знаешь, как я ее люблю!!! Да ты... ты знаешь, сколько сейчас похороны стоят?! Я ж по миру... мне ж потом хоть рядом с ней ложись!
– Раньше надо было... ложиться... – пробурчал Дуся и пояснил: – Я вовсе и не желал, чтоб твоя Валька в петлю лезла, я просто хотел тебе посоветовать, чтобы ты ее в покое оставил. Пусть... а может, ей на работу устроиться, а?...
– А ты думаешь она не работает? – не переставал бушевать Пашка. – А на что мы, по-твоему, живем? На мои санитарские подаяния?! Она ж у меня такая кормилица, такая... короче – я сегодня захожу к тебе, и ты отдаешь деньги. Ты обещал!
Дуся хотел объяснить, что у него еще не было времени сходить в банк, но Пашка бросил трубку.
– Ой, ой, ой... – скривился Дуся. – Надо же... какие мы все тонкие и нежные!
Пока он сам себе корчил рожи, маленькая Дуська заливалась лаем. Телефон опять зазвонил.
– Да что ж такое-то... – Евдоким подошел к телефону. – Да?
Теперь о нем вспомнил главврач роддома господин Беликов.
– Дуся! Евдоким! – сразу заверещал в трубку начальник. – Ты чего ж это кресло-то не везешь? Это сколько ж можно ждать? И диван обещал, и кресло, а ни того ни другого!
– Да я до банка никак добраться не могу! – уже не сдерживал эмоций Дуся. – Вот прямо сейчас туда и направляюсь! Сейчас сколько времени?
– Сейчас уже пять вечера, собрался он! – Беликов был явно недоволен.
– А банки до семи! И вообще – не отвлекайте меня! А то опоздаю, и все, и накрылось ваше кресло!
Беликов, услышав такой прогноз, немедленно бросил трубку.
– Ну вот что с ними делать? – спросил Дуся у маленькой собачонки, и та снова залилась лаем. – И тебе деньги нужны, что ли? Ну вообще! Все как с ума посходили – дай им денег, и все!
Собачонка лаять не переставала и тогда Дусе пришла в голову ужасная мысль – собака заболела. Ну а как же! Вон она как бегает, и глазки такие...
– Дусенька... – на карачках ползал перед любимицей Евдоким. – Где у тебя болит, ну? Ну покажи мне лапкой...
Конечно же, Дусенька ничего не показала. Она села, подняла маленькую мордочку и завыла.
Этого Евдоким Филин перенести не мог – он вообще не знал, как себя вести, когда женщины плачут, а уж если они воют!
– Маманя! – уже через секунду верещал он в телефонную трубку. – Что с собакой?! Она... она воет! И морду кверху подняла!
– А животик ты у нее щупал? – без предисловий строго спросила Олимпиада Петровна. – Что она ела?
