11. 06. 2013
Я невиновен. Никогда еще мне не было так хорошо. Так легко и счастливо на душе. Как я мог в чем-то подозревать Лилит Беэтовну? Она замечательный доктор. Настоящий специалист. Страшно даже подумать, что бы было со мной, если бы не она.
Ведь я мог уничтожить весь мир! Это ужасно.
12. 06. 2013
Мне разрешили посещения.
Приходила Люда. Какие красивые она принесла оранжевые апельсины!
Лилит Беэтовна разрешила прогулки. Мы с Людочкой вышли на улицу. Здесь прекрасный яблоневый сад. День был чудесный. Солнечный, теплый. Сидели, взявшись за руки, на лавочке. Какое лето!
13. 06. 2013
Случилось ужасное. Я опять убил человека.
F2-f4, e5-f4.
14. 06. 2013
Как отчетливо вижу я теперь свою клетку. Так же как у них, в моей клетке нет выхода.
Я обречен создавать и, создавая, обрекать их на гибель. Но в отличие от них у меня нет ни надежды, ни выхода.
15. 06. 2013
Я ошибался. Выход есть.
Центральная славь
Скорбим и помним.
Сегодня, между пятью и шестью утра, внезапно ушел из жизни Антон Павлович Райский.
У знаменитого драматурга отказало сердце.
Доктора связывают эту трагическую, неожиданную кончину с наступившим в деятельности знаменитого автора кризисом.
Антон Павлович был найден за шахматной доской.
Расставленные на доске фигуры были не тронуты.
Скорбим и помним.
Спецкор Н. И. Сашик
Антон Павлович дочитал неприятную заметку, очень расстроился и на всякий случай перечитал заметку еще раз.
«Вот те на… Говорят, что я умер…» – недоуменно подумал Антон Павлович и, чтобы удостовериться, что эта печальная новость ему не снится, перелистнул «Центральную славь» на погоду.
Погоду обещали хорошую.
Малооблачно. Без дождя.
Удостоверившись, что погода будет хорошая, Антон Павлович сверился с окном.
В раме плыли барашковые безмятежные облачка.
«Плывут… – с горечью и обидой подумал про них Антон Павлович. – Как плыли, так и плывут себе. Как будто со мной ничего не случилось… Я умер, а им хоть бы хны…»
Антон Павлович пошуршал газетными листами. Нашел еще пару-тройку интересных статей, попытался читать, но буквы скользили от его внимания, как утиные выводки в камышовые заросли.
«Я умер. Это ясно. Что же мне делать теперь?» – рассуждал сам с собой Антон Павлович, и хотя никто не гнал его с кухонного кресла, а Людмила Анатольевна, как ни в чем не бывало, хлопотала у плиты к завтраку, бедному покойнику было совершенно ясно, что ему теперь в кресле не место.
Никто не говорил Антону Павловичу, что делать в случае своей смерти, а самому ему ничего не приходило в голову.
Антон Павлович посмотрел в спину жены и нетерпеливо покашлял. Людмила Анатольевна, улыбаясь, обернулась, и, почувствовав на себе приязненный и нисколько не удивленный взгляд жены, Антон Павлович подумал, что Людмила Анатольевна, наверное, еще не читала про него заметку.
– Что пишут, Антуля? – бодро спросила Людмила Анатольевна, ставя на стол тарелку с шипящей яичницей, и Антон Павлович хотя и умер, но все же почувствовал, что голоден и, наверное, немного покушает.
– Пишут, что я умер. Ерунда какая-то, – вставая с кресла и пересаживаясь за стол, отвечал Антон Павлович, берясь за вилку и отпивая горячий чай.
– Почему же ерунду? – возразила тем временем Людмила Анатольевна, с кружкой горячего кофе усаживаясь напротив Антона Павловича и мешая чайной ложкой кусочек сахара. – Разве ты не умер?
– Да я и сам не пойму, – с аппетитом прожевывая кусок крепкого жилистого бекона, отвечал жене Антон Павлович. – С одной стороны, всякое может быть. Но с другой стороны, это все же, согласись, как-то несколько неожиданно и неприятно.
Людмила Анатольевна с жалостью и нежностью смотрела на мужа.
– Ну почему же неожиданно, Антуля, ты долго болел…. Вспомни хотя бы, как ты переживал из-за нового романа. Подлец Миргрызоев отказал нам в издании. Ты страдал из-за Мерсью, – перечисляла Людмила Анатольевна, прихлебывая крепкий кофе, и Антон Павлович огорченно кивал, вынужденный принимать ее доводы. – Неприятности и беды следовали одна за другой, – рассказывала Людмила Анатольевна, пока Антон Павлович кушал, и от ее рассказа он как-то разом приободрился и одновременно смирился.
«В конце концов, какая мне разница, умер я или нет, раз ничего, кажется, от этого все равно не изменилось?» – успокаивал себя Антон Павлович, но, однако, с каждой секундой ему делалось все тяжелее и тяжелее смириться со своей кончиной.
«Скорбим и помним… У, лицемеры! – горевал Антон Павлович. – Знаю я, как вы скорбите! Знаю я, как вы помните!
Разве это так делают, поступают так разве с человеком?.. Ведь никто меня даже не предупредил!
Дали газету в руки, не подготовили, как это обычно делается в таких случаях. Разве можно вот так, с бухты-барахты, прямо за завтраком, давать такое читать немолодому, больному человеку? – сердился Антон Павлович, и ему было очень жалко себя. – Ведь так и умереть можно от инфаркта сердца!..» – беспокоился бедный покойник.
Тем временем Людмила Анатольевна собрала со стола тарелки и, сметя полотенцем хлебные крошки, уселась читать «Поленьку Сакс» в кресло Антона Павловича.
«Еще даже дня не прошло, как я умер, а она уже Державина у меня на глазах читает… – окончательно расстроился Антон Павлович, и мысль понесла его дальше в этом траурном стремительном русле, как горная река несет зазевавшуюся инфузорию к водопаду Виктория. – Вот так умрешь и даже пикнуть не успеешь, как все про тебя забудут, точно тебя и нет!»
Антон Павлович, сердито отодвинув табуретку, встал и, нарочно громко шлепая тапками, прошелся туда-сюда по кухне.
Жена спокойно перелистнула страницу.
Антон Павлович недоверчиво покосился на Людмилу Анатольевну и напряженно задышал.
Антон Павлович напряженно и очень громко дышал, но Людмила Анатольевна, не обращая на вздохи-выдохи Антона Павловича никакого внимания, с удовольствием читала.
Антон Павлович встал у жены за спиной и горячо, обиженно задышал ей в макушку. Людмила Анатольевна поморщилась, обернулась к окну и, прикрыв форточку, продолжала чтение.
Антон Павлович беспомощно огляделся, соображая, что бы еще предпринять против жены, и внезапно ему показалось, что все это – и газетная статья, и Державин в руках Людмилы Анатольевны, и полуденный зной, колышущий занавеску на стеклопакете – уже было когда-то в его жизни.
