Он вошел в кабинет. Положил Мерсью на подушку, укрыл ее одеялом, задвинул шторы, закрылся на тумбочку.
И заплакал.
За время отсутствия Антона Павловича и Марсельезы шахматные фигуры белого поля сдвинулись, съев у Антона Павловича черную пешку.
Глава 5
Которой не будет
Памяти Марсельезы Люпен.
И всех тех, кого мы любили
Глава 6
Без названия
Антон Павлович без испуга, без удивления равнодушно смотрел на доску. Без испуга и удивления, равнодушно смотрели на него снизу вверх маленькие шахматные фигурки. Внезапно Антону Павловичу очень захотелось…
Невыносимо захотелось смахнуть фигурки с доски.
Все фигурки. До одной.
И никогда, никого из них больше не видеть. «Да-да… Уважаемый!» – сказал Антону Павловичу голосом Антона Павловича белый король.
«Выпейте-ка лучше и-й-я-ду!» – сказал Антону Павловичу белый король.
Но Антон Павлович смотрел на него равнодушно, без испуга и удивления.
Как сквозь вагонное стекло на незнакомый перрон.
Подняв с клетки Людмилу Анатольевну, Антон Павлович переставил ее.
И, отвернувшись, медленно побрел обратно к дивану.
Ему было все равно.
Все равно.
Все равно.
Людмила Анатольевна вздрогнула. И обернулась.
Мимо нее, задев горячим асфальтовым дыханием, промчался какой-то ненормальный на тонированном красном спорткаре.
Машина показалась Людмиле Анатольевне смутно знакомой.
Глава 7
Сон Антона Павловича
– О боже, кто все эти люди?! – спросил как-то у своего кабинета Антон Павлович Райский, перечитав написанное.
Кабинет не ответил.
Антон Павлович шел во сне по полю и звал Мерсью.
«Куда же провалилась эта чертова собаченция?!» – с раздражением думал Антон Павлович и время от времени принимался свистеть и стучать по колену.
Мерсью не отзывалась. И не показывалась.
«Возможно, Людмила Анатольевна увезла Марсельезу на дачу или отвела в парикмахерскую?» – рассуждал сам с собой Антон Павлович.
«…А я брожу тут как пень по этому противному полю…» – рассуждал сам с собой Антон Павлович.
Но что-то подсказывало ему, что с собакой случилось какое-то несчастье, и он опять стучал себя по колену, свистел и звал.
Свистел, звал и продолжал путь.
Поле, по которому шел Антон Павлович, было самое обыкновенное шахматное поле, уложенное черно-белой бетонной плиткой. Гладкое и совершенно пустое, оно тянулось до горизонта.
Кое-где между плит сочилась сухая городская трава. Некоторые плиты были покрыты плесенью и мхом. Некоторые были совсем старые, битые и потрескавшиеся, и Антон Павлович предпочел бы переступить их, однако переступить ему не хватало ни прыжка, ни шага.
Несколько раз Антон Павлович возвращался в самый угол уже пройденной плиты и, с силой отталкиваясь, прыгал. Зажмуривался от страха, несколько мучительных секунд проводил в невесомости, после чего шлепался в самом начале следующей плиты.
Треснувшие плиты ходили под ногами ходуном. Из трещин под весом Антона Павловича сочилась хлюпающая жижа, некоторые плиты крошились, рассыпаясь под ногами в песчаную пыль. Иногда плиты с шорохом осыпались прямо перед носом Антона Павловича, огромными кусками проваливаясь в пустоту, над которой было расстелено поле.
Бетонные куски, маленькие и большие, падали в пустоту совершенно неслышно, как камушки в шахту небоскреба, и тогда Антон Павлович замирал, прислушиваясь в ожидании, когда они коснутся дна пустоты. Но у пустоты не было дна. И куски падали в нее совершенно неслышно.
Самые опасные клетки были выбиты целиком.
Похожие на колодцы без дна и воды, они были кем-то предусмотрительно огорожены предупредительными дорожными знаками.
Углы таких клеток освещали синие лампочки.
Но иногда «пустые места» оказывались неогражденными. По незнанию Антон Павлович еще в самом начале поиска ступил на одну такую, и теперь правая нога его осталась без ботинка и носка.
Клетка засосала ногу так неожиданно, что Антон Павлович тут же провалился следом сам, и только случайно успев уцепиться за край провала, выполз на поверхность, перепуганный насмерть, дрожащий, без носка и ботинка.
Теперь Антон Павлович не переступал клеток, не проверив границы.
Антон Павлович шел, неуверенно ступая, как обыкновенно идут в темноте на ощупь по незнакомой лестнице.
К несчастью, иногда за спиной Антона Павловича раздавались шаги. И чья-то тень ложилась впереди него на клетку. В страхе оглядываясь, бедный путешественник никого и ничего не видел за собой, кроме уже пройденных пустых клеток. Пройденные клетки точно так же, как лежащие впереди, уводили взгляд к горизонту.
Антон Павлович никого и ничего не видел, но совершенно точно знал, что там кто-то есть. Пронзительный ледяной страх дышал из ничего ему в спину. Туманной изморозью падал ему на плечи. Душил колючим шерстяным шарфом.
Тогда Антон Павлович забывал про опасность выбитых клеток и, не оглядываясь, бросался бежать, огромными скачками пересекая клетку за клеткой, и ему казалось, что лучше провалиться в ничто, чем столкнуться с ничем.
Наконец страшная тень отставала, быть может, сама проваливаясь в колодец, и тогда Антон Павлович, задыхаясь от бега, опускался с дико колотящимся сердцем на пол безопасной клетки, стараясь прийти в себя и отдышаться.
Но даже видимая безопасность клетки была небезопасна.
На шахматном поле, пустом и ко всему безучастном, скрючившийся на клетке Антон Павлович был виден как на ладони. Со всех сторон.
Видим никем и окружен ничем.
Антон Павлович вставал и опять стучал по колену. И опять звал Мерсью.
Над шахматным полем висела круглая лимонная луна, очень похожая на фонарь или настольную лампу. Впереди Антона Павловича были черно-белые клетки. Позади Антона Павловича были черно-белые клетки.
В выбоинах шевелились, протягивая к Антону Павловичу серые невидимые руки, тени.
Шахматному полю не было конца.
Оно само было клеткой.
Так и не найдя во сне Марсельезы, Антон Павлович поскорее проснулся, чтобы поискать ее в кабинете.
