Спустя еще час Антон Павлович открывал «Преступление и наказание» на сцене с топором.
Через полчаса смирившийся, похудевший и осунувшийся Антон Павлович выходил к гостье с улыбкой.
(Приветливая улыбка хозяина дома напоминала шакалий оскал. Но Анна Аркадьевна была дальнозорка.)
– Антон Павлович! Наконец-то! – шепелявила старшая сестра и, подпрыгивая со стула, лезла обниматься.
Антон Павлович стоял, костенея в объятиях соседки, и, вращая глазами, смотрел поверх ее маковой лысинки на коврижку.
Под утро Антону Павловичу являлись жуткие сны. Окровавленная коврижка, топор и похоронные бубенцы на золотых кисточках махрового халата…
Антон Павлович еще продолжал метаться вдоль и поперек книжных полок, сатанея от голода, когда взгляд его внезапно сверкнул, зацепившись за шахматную доску.
– Стоп-стоп-стоп! – сказал себе Антон Павлович и резко остановился.
– Так-так-так! – пробормотал Антон Павлович и, одним большим шагом достигнув письменного стола, схватился за голову.
– Я дурак! Я старый, бестолковый осел! – сказал себе Антон Павлович.
– Я сейчас! – сказал себе Антон Павлович и, цепко ухватив двумя пальцами за корону белую hi, переставил ее на g2.
Из прихожей мгновенно раздались слова прощания.
Хлопнула входная. Звякнула цепочка.
Ужасная старшая сестра покинула помещение.
Глава 15
Сон Антона Павловича
Женщина есть тварь хилая и ненадежная.
Блаженный Августин
Антон Павлович подлизал корочкой бородинского масляный жирок с тарелки, потюкал губы салфеткой и ласково зевнул жене.
Людмила Анатольевна готовила вкусно. «Обезжиренные среды» летели за «обезжиренными средами» почти незаметно, и если не считать дней недели до их приближения и не думать о том, что «обезжиренные среды» неумолимо наступают за вторниками, то в четверг можно было бы и вовсе позабыть о них.
Но Антон Павлович не мог позабыть «обезжиренных сред». Уже вечером пятницы Антон Павлович заметно скисал, хмуро поглядывая на календарь, повешенный на двери туалетной комнаты, и принимался ждать четверга.
Остальные дни недели делались ему не в радость. В ожидании «обезжиренных сред» шипящая рыжей корочкой котлета по-киевски с топленой сливочной лужицей внутри начинала казаться ему последней. Сквозь гору дымящихся золотых брусочков жареной картошки Антон Павлович видел пустое чугунное сковородное дно.
Цыпленок табака снился Антону Павловичу в кошмарах. В этих кошмарах цыпленок то являлся Антону Павловичу живым, лимонно-желтого цвета, и тогда Антон Павлович всю ночь гонялся за ним по солнечной салатовой лужайке, пытаясь его посолить и поперчить. Но бывало, что и сам лимонно-желтый цыпленок гонялся за Антоном Павловичем, пытаясь посолить и поперчить его.
В другой раз Антон Павлович видел себя стоящим с окровавленным топором над обезглавленным трупом цыпленка, а то и цыпленка, стоящего с окровавленным топором над собой.
Но Антон Павлович любил цыпленка табака больше прочей еды на свете, и потому, с аппетитом подлизав корочкой бородинского жирок с тарелки, ласково зевнул жене.
Был вечер четверга. «Обезжиренные среды» казались Антону Павловичу далекими, как незабудке февральские вьюги.
За Анной Аркадьевной Заблудшей дверь была надежно заперта на четыре поворота и перекрыта цепочкой.
И даже твердая, как древесная кора, коврижка старшей Заблудшей, проникшая на кухню Райских, как лошадь данайцев на территорию Трои, была прикрыта вафельным полотенцем и отставлена за сервант.
Вкусно покушав, Антон Павлович отправился к себе в кабинет передохнуть после ужина. Прилег, подоткнул плед, сомкнул глаза…
И увидел нечто неприятное.
Увидев нечто неприятное, Антон Павлович тотчас распахнул глаза, полежал так с минуту, затем нахмурился и, накинув на плечи плед, прошлепал к доске.
Возле доски он почему-то обернулся, вглядываясь в кабинетные сумерки, точно кто-то мог за ним подглядывать. Но Марсельеза Люпен спала, свернувшись ужом на тумбочке, а больше подглядывать за Антоном Павловичем было, кажется, некому…
И все же из осторожности Антон Павлович пододвинул к двери тумбочку, занавесил шторой догоравший закат и быстро, точно кот муху, съел Вениамина Александровича.
Съев друга детства, Антон Павлович отодвинул нижний ящик письменного стола, положил туда Карпова и запер его на ключ.
В ночь с четверга на пятницу, в сорочины душегубства жены, главному редактору информационно-публикационного периодического издания «Центральная славь» Вениамину Александровичу Карпову снился волшебный сон.
Вениамин Александрович приснился себе сидящим во главе длинного редакционного стола, накрытого по случаю неизвестного торжества праздничной скатертью. Он был одет в пурпурный неподшитый хитон, застегнутый на плечах рубиновыми фибулами. На ногах были легкие кожаные сандалии, голову венчал золотой венок в форме переплетенных лавровых листьев.
По правую руку главреда щурил масляными глазами отдел бухгалтерии, лизинга, креативинга, маркетинга и прочей значительной канцелярии.
По левую руку хлопал ушами литературный отдел.
На коленях главреда сидела, болтая ножками, Маша Кукушкина.
Перед Вениамином Александровичем, сколько мог он вытянуть из застежек толстую шею, стояли разнообразные яства. В центре драгоценной всякому глазу питательной диспозиции дрожал в заливном на длинном блюде куршевельский осетр, чем-то неуловимо напоминавший Антона Павловича. От главрыбы кругами расходились прочие блюда.
Прикрытые плющом юные узкобедрые виночерпии разносили гостям тягучие терпкие вина. Легконогие синеглазые гетеры в прозрачных паллулах, все как одна Маши Кукушкины, порхали по кабинету и ласкались к гостям. Играли на лютнях еще какие-то златовласые Маши.
И томно, терпко, удушливо пахло в кабинете черемухой, и белокрылые лилии венчали головки златовласых рабынь.
Но вдруг очень зачесалось в голове у Вениамина Александровича под лаврами, и он попросил Машу взглянуть, что там.
И, вскочив, секретарша приподнялась на цыпочки позади Карпова, посмотрела и, посмотрев, с ужасом прошептала ему на ушко, что у него там рога. И заплясала, и захихикала, и смешалась с прочими Машами, и все они танцевали, прятались под столами, щекотали за пятки и шептали всем прочим редакционным сотрудникам, что у Вениамина Александровича на голове откуда-то взялись рога.
И точно, были рога, и во сне Карпов ощупывал их с отвращением, и даже думал спилить пробившиеся ни с того ни с сего шишкообразные наросты пилочкой для ногтей, но прежде решил поймать секретаршу Кукушкину и допросить ее, не замечала ли она этих рогов на нем прежде, например, вчера вечером, позавчера или сегодня с утра.
