Домой их отвезли вместе. Никанор Иванович и Антон Павлович жили в одном доме. В доме № 13-бис по улице Героев, по которой до самого утра продолжали бегать туда-сюда безнаказанные крысы. В том самом доме, в котором никто из жителей так и не посмотрел интервью.
Общая обида сплотила писателя и журналиста. Они сплотились на балконе у Сашика и пили портвейн «Клюквенная нежность» с кетчупом и сосисками.
Впервые за долгие годы постоянной и самоотверженной нелюбви к человечеству Антон Павлович чувствовал в своем сердце робкую, доверчивую нежность к его отдельному представителю.
На прощание Антон Павлович обнял Никанора Ивановича, как отец обнимает сына, и полез на балконные перила, утверждая, что у него на шестом этаже есть любимая.
Никанор Иванович стянул Антона Павловича со стены за шиворот и проводил до двери Людмилы Анатольевны.
На лестничной клетке Антон Павлович не своим голосом потребовал от Людмилы Анатольевны обнять и удочерить обретенного им сына. Потом назвал Мерсью дочуркой и попросил дать лапу папе и брату. Мерсью шипела. В ней заговорили кошачьи корни.
Антон Павлович долго боролся с Людмилой Анатольевной за право быть отцом сыну и дочери, вырывался, вставал на колени и, так и не получив от Людмилы Анатольевны такого права, тихо и безнадежно заплакал.
Уже светало, когда Антон Павлович, с нежностью назвав Kg8 Сашулей, переставил Никанора Ивановича на Kf6, но, не желая расстаться с обретенным сыном даже на минутку, взял коня с собой, бережно положил мордой на подушку, накрыл одеялом и уснул счастливым, калачиком свернувшись рядом.
Глава 5
Сон Антона Павловича
Антон Павлович погрузился в сон и спал счастливым несколько минут. После чего Антон Павлович увидел во сне себя.
Он сидел за своим письменным столом посередине очень просторной, белого цвета клетки и напряженно работал.
Чтобы не отвлекать себя от занятия, Антон Павлович пару раз прошелся по клетке туда-сюда на цыпочках, с интересом обследуя помещение, в которое попал.
Стены клетки оказались бумажными. Они были тонки, как это свойственно обыкновенным печатным листам, и сквозь них ясными силуэтами читались проходящие мимо Антона Павловича люди. Прохожие спешили по своим делам и не обращали никакого внимания на клетку с Антоном Павловичем, вероятно, принимая ее за обыкновенную городскую стену, забор или витрину. Некоторые женщины останавливались напротив Антона Павловича, как перед зеркалом, чтобы поправить свои прически, и тогда их носы вдавливались в бумагу серыми пятнами.
Это показалось Антону Павловичу неприятным. Ему очень не хотелось, чтобы дамы от нечего делать «совали свои носы не в свои дела». Антон Павлович опасался, как бы эти носы не прорвали его тонкие бумажные стенки и не увидали за ними его.
Чувствуя себя невидимым, Антон Павлович какое-то время занимался тем, что корчил «наружным» дамам рожи, показывал им язык и совершал прочие «тру-ля-ля», от которых приходил, по своему обыкновению, в детский восторг.
Дамы не обращали на детский восторг Антона Павловича никакого внимания. Приведя себя в порядок, они следовали дальше.
Какое-то время Антон Павлович преследовал дам, изображая их обезьянами.
Наконец сопровождаемые Антоном Павловичем дамы сворачивали за угол клетки, и постепенно их силуэты стирались с бумаги.
Но Антон Павлович уже спешил за новыми дамами.
Совершенно позабыв за этим увлекательным занятием про самого себя, напряженно работавшего за столом, Антон Павлович разбегался и распрыгался по клетке, как дитя по батуту, и вдруг принялся летать внутри помещения, отталкиваясь от бумажных стен, переворачиваться в воздухе, качаться вверх ногами и повисать вниз головой.
Так Антон Павлович скакал, кувыркался, перекувыркивался и забавлялся до тех пор, пока не вспомнил, что у него пролапс, гастрит и «обезжиренные среды».
Больше всего ужаснули Антона Павловича последние.
Ему показалось, что, распрыгавшись и разыгравшись, он пропустил уже несколько «обезжиренных сред» и теперь ему грозит нечто худшее, чем пролапс.
Антон Павлович спохватился, поджал ноги в коленях и камнем полетел на пол клетки.
Отрекошетил.
Подлетел к потолку и, неподвижный, стал падать на пол уже без прежнего ускорения.
После чего от пола отлетел совсем уж чуть.
Наконец Антон Павлович замер окончательно и огляделся.
В центре клетки за письменным столом по-прежнему напряженно работал Антон Павлович.
Антон Павлович работал так напряженно, что это уже начинало раздражать Антона Павловича. Ему сделалось скучно и захотелось поговорить с кем-нибудь о чем-нибудь.
К несчастью, в клетке не было никого, кроме второго Антона Павловича. А тот продолжал работать.
Смущенно покашляв, Антон Павлович подошел к Антону Павловичу со спины и покашлял еще пару раз, погромче.
В ответ раздалась дробь ударов по клавишам.
Тогда Антон Павлович поднял руку и постучал себя по затылку.
В ответ раздалась дробь ударов по клавишам.
Тогда Антон Павлович обошел стол и посмотрел на себя спереди.
К его ужасу, оказалось, что и спереди он выглядит точь-в-точь так же, как сзади.
Лысина, спина, кресло, лампочка и письменный стол.
«Что за дрянь такая мне снится?!» – с неприязнью спросил себя Антон Павлович, но, так и не дождавшись ответа, снова постучал себя по затылку.
И опять ответом ему послужила дробь ударов по клавишам.
«Что за вздорный, противный старик, этот Антон Павлович!» – раздражаясь все больше, возмутился Антон Павлович, и ему очень захотелось укусить себя за ухо.
Антон Павлович тем временем продолжал напряженно работать. Страницы вылетали из его печатной машинки за страницами, вылетали десятками, вылетали целыми пачками. Никто не заправлял листов, но они откуда-то появлялись сами.
На ноги Антону Павловичу падали, шурша, бумажные листы. Бумажные листы устилали пол клетки, и постепенно этот странный бумажный ковер делался все выше и выше.
Антон Павлович посмотрел вниз. Бумажный листопад уже полностью скрыл под собою его ботинки, скрыл до половины письменный стол, напряженно работавшего Антона Павловича и самого Антона Павловича.
«Если этот дурак не остановится, – со страхом подумал про Антона Павловича Антон Павлович, – мы оба погибнем в этих бумагах! Просто задохнемся в них, как цыплята, вот и все!»
Антон Павлович тревожно постучал себе по голове кулаком.
