Сердце привычно, сладко защемило.
Конечно, у ее работы было много минусов, самый главный минус – мизерная зарплата, но были у нее и огромные плюсы. Хотя бы то, что она каждый день проходила по самым красивым местам города, а может быть – самым красивым местам мира.
Набережная Мойки, чудесные дома по ее берегам, Зимняя Канавка в изящном кружеве мостов – не самые парадные, но самые интимные, самые трогательные виды Петербурга… Ия готова была получать крошечную зарплату, терпеть придирки директрисы музея, лишь бы снова и снова проходить этой дорогой.
Ия на секунду остановилась, любуясь открывшимся перед ней видом, – но тут же спохватилась: до начала рабочего дня оставалось всего восемь минут, а если она опоздает – Дарья Романовна разозлится и снова будет вытирать об нее ноги…
Ия прибавила шаг.
Она проходила мимо знакомой подворотни, когда какая-то сила словно толкнула ее в бок.
Повернувшись, она увидела в этой подворотне сутулого человека в темной куртке с опущенным на лицо капюшоном. Под капюшоном не было видно лица – только странно светились белесые глаза, словно два тусклых болотных огня.
Ия вздрогнула и попятилась.
Наяву осуществлялся один из самых страшных ее кошмаров. Она сотни раз слышала – и от мамы, и от знакомых – о том, как наркоманы нападают на одиноких беззащитных прохожих, убивают их, чтобы получить деньги на ежедневную дозу. И вот – этот тип в подворотне… явный наркоман… вон, какие у него безумные глаза…
Человек в капюшоне шагнул вперед, протянул руку, явно собираясь вырвать у нее сумку.
Ия машинально прижала сумку к груди, хотя она отлично понимала, что незнакомец все равно ее отнимет. Да и вообще – мама сто раз ей говорила, чтобы в такой ситуации она все отдавала грабителю – деньги и вещи восполнимы, а жизнь у нее одна.
Но одно дело – понимать такие вещи, когда разговариваешь о них в теплой и безопасной квартире, и совсем другое – столкнуться с настоящей, жуткой реальностью.
Ия хотела закричать, но крик застрял у нее в горле, она застыла, как соляной столб, и только тяжело, хрипло дышала.
Страшный человек подошел к ней, хотел уже рвануть сумку…
Но тут рядом с Ией раздалось низкое, угрожающее рычание, похожее на звук работающего мотора.
Ия скосила глаза и увидела рядом, на тротуаре, огромного светло-песочного пса. Мощная голова, приоткрытая пасть, желтоватые клыки, с которых капала слюна…
Этого пса Ия встречала каждый день.
Пса и его хозяина.
Они прогуливались здесь по утрам, Ия здоровалась с ними – не с псом, конечно, а с хозяином. Она знала уже, что пса зовут Рудольф, или Рудик, а хозяина – Валерий Александрович.
Кстати, хозяина рядом не было, Рудольф был один, и поводок волочился за ним по асфальту.
Пес еще немного переступил, оказавшись между Ией и страшным человеком, и снова зарычал – низко, страшно, как будто в его широкой груди заработал мощный мотоциклетный мотор. Огромная пасть закрылась с лязгом железного капкана и снова распахнулась, выставив напоказ страшные клыки.
И человек в капюшоне попятился, опустил руку, белесые глаза приглушили блеск.
– Рудик, Рудольф! – раздался рядом взволнованный голос, и подбежал, запыхавшись, Валерий Александрович.
Это был представительный мужчина лет пятидесяти, чем-то неуловимо похожий на своего пса.
– Рудик, как тебе не стыдно! – обрушился он на своего любимца. – Ты же знаешь, что убегать нельзя! Представляете, – Валерий Александрович повернулся к Ие, – представляете, вырвал поводок и убежал! С ним такого никогда раньше не бывало! Он ведь очень воспитанный пес! Он вас не очень напугал?
Валерий Александрович наклонился, взял поводок в руку.
Пес обиженно посмотрел на него, затем на Ию – объясни хоть ты ему, что я не виноват!
– Да что вы, – голос Ии наконец вернулся к ней, – да что вы – он меня спас от этого… этого… – она повернулась туда, где только что стоял страшный человек в опущенном на глаза капюшоне, но там уже никого не было. Вообще на набережной не было никого, кроме двоих людей и огромной собаки.
– От кого? – удивленно переспросил Валерий Александрович, проследив за ее взглядом.
– На меня напал какой-то… – неуверенно начала Ия, – наверное, наркоман…
– Да что вы? – В голосе Валерия Александровича прозвучала нотка недоверия – наверное, он решил, что Ия выдумала эту историю, чтобы выгородить непослушного Рудольфа.
– Да если бы не он, – повторила Ия и храбро погладила Рудольфа по загривку, – если бы не он, не знаю, что бы со мной было!
Рудольф повернул голову, подставляя шею под ее руку, и чуть заметно приоткрыл пасть – на этот раз не угрожая, а как бы улыбаясь.
Ия сама удивилась своей смелости.
– Если так, – не вполне уверенно отозвался Валерий Александрович, – если так, молодец, Рудик!
Ия взглянула на часы, ахнула, неловко распрощалась и помчалась к подъезду музея.
Музей, в котором она работала, был небольшим и мало кому известным. Этот музей когда-то был квартирой известного советского художника Исаака Тверского.
Тверской начал свою живописную карьеру задолго до Октябрьской революции. Он учился у передвижников, писал вполне приличные пейзажи северной России, портреты коллег по живописному цеху, известных писателей и музыкантов, а также купцов и их жен – тех, кто мог оплачивать его недешевую работу.
Он дружил со многими выдающимися современниками – и они нередко дарили ему свои работы, так что постепенно Тверской собрал прекрасную коллекцию живописи, в которой был и Левитан, и Серов, и Репин, и Суриков, и Врубель, и многие другие прекрасные художники того времени.
Когда случилась революция – Тверской испугался и ненадолго затих, но потом у него случилось гениальное озарение.
Когда в страшном восемнадцатом году в его квартиру ворвались революционные матросы, с тем чтобы, по обычаям того времени, грабить награбленное, мудрый старый Исаак ухватил за пуговицу самого звероватого из гостей, определив в нем главаря, и сказал своим мягким, проникновенным голосом:
– Простите, друг мой, я вижу, что вы – не такой, как остальные. Они – вульгарные, ограниченные люди, их не интересует ничего, кроме выпивки и доступных женщин. В вас же чувствуется тяга к прекрасному, тяга к высокому. Я же не буржуй, не эксплуататор, я всю жизнь работаю, рисую вот такие портреты, – Исаак показал на портрет известного врача Боткина. – Хотите, я и вас нарисую? Вы повесите свой портрет у себя дома и через двадцать лет будете показывать своим детям, какой вы были молодой и красивый.
Моряку неожиданно понравилась такая идея. Особенно ему понравилось, что он – не такой, как остальные. Каждому хочется верить в свою исключительность.
