Но меня огорчает мысль, что в России могут существовать какие-либо сомнения в искренности и твердости намерений Британии.
Я и мое правительство считает обладание Россией Константинополем и прочими территориями, определенными в договоре, заключенном нами с Россией и Францией в течение этой войны, одной из кардинальных и перманентных гарантий мира, когда война будет доведена до успешного конца.
Я самым серьезным образом надеюсь, что, если ты найдешь это желательным, ты дашь инструкции своим министрам, чтобы они по этому вопросу или по каким-либо другим входили с моим правительством в самые откровенные объяснения или же ты сам сносился бы непосредственно со мной.
Ты знаешь, мой дорогой Ники, как я тебе предан, и я могу тебя уверить, что мое правительство относится к твоей стране с такими же прочными чувствами дружбы. Мы решили не отступать от обещаний, которые мы сделали как твои союзники. Так не допускай же, чтобы твой народ был вводим в заблуждение злостными махинациями твоих врагов
Джорджи.
Гурко В. И. Царь и царица / Сост. В. М. Хрусталев. М., 2008. С. 252–253.
Жандармский генерал-майор А. И. Спиридович. Воспоминания
Существовало довольно распространенное мнение, что Государь не знал, что происходило вокруг. Это совершенно ошибочно. Всякими путями, официальными и неофициальными, он знал обо всем, за исключением, конечно, тайной (конспиративной) революционной работы.
В январе [1917 г.], не считая военных докладов, Государь принял более 140 разных лиц. Со многими он обстоятельно говорил о текущем моменте, о будущем. Некоторые из этих лиц предупреждали Его Величество о надвигающейся катастрофе и даже об угрожающей ему лично, как монарху, опасности.
Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Мн., 2004. С. 454.
Княгиня О. В. Палей
{228}. Воспоминания
Так прошел январь [1917 г.], причем общее положение дел ухудшалось день ото дня. В газетах недовольство прорывалось даже сквозь цензуру. Революционная пропаганда в войсках резервистов распространялась не по дням, а по часам. А рассадником ее стало английское посольство под началом Ллойд Джорджа. Наши либералы, князь Львов, Милюков, Родзянко, Маклаков, Гучков и иже с ними, из посольства не вылезали. Там же и решено было отказаться от мирных путей борьбы и встать на путь революции. Причем сам английский посол, сэр Джордж Бьюкенен, Государю нашему просто мстил. Николай не любил его и в последнее время держался с ним все суше и суше, особенно после того как Бьюкенен сошелся с государевыми личными врагами. На последней аудиенции Государь принял посла стоя и даже не предложил ему сесть. Бьюкенен спал и видел отомстить. Водил он дружбу кое с кем из великих князей. С их помощью он чуть было не затеял дворцовый переворот…
Палей О. Воспоминания о России. М., 2005. С. 21–22.
Княгиня Е. А. Нарышкина
{229}. Дневник
8 февраля [1917 г.].
Вот я снова в Царском [Селе], 17° и ветер свирепый. Настоящее бедствие. Император принял генерала (имеется в виду В. И. Гурко. – В.Х.), приехавшего из армии. Разговор: «Какое впечатление на вас произвел Петроград?». «Много толков, но, к несчастью, среди разговоров много верного. Следовало бы жить в мире с Думой и отставить Протопопова». Император горячо воскликнул: «Никакой возможности жить в мире с Думой, я сам виноват, я их слишком распустил. Мои министры мне не помогали. Протопопов один мне поможет сжать их в кулак (показал сжатый кулак)». Резко отпустил, не владея собой. Обедала у Бенкендорфов. Из чужих никого. У нас опасения насчет Думы.
ГА РФ. Ф. 6501. Оп. 1. Д. 595. Л. 4 об.
Анна Вырубова. Воспоминания
На другой день (имеется в виду 12 февраля 1917 г. – В.Х.) приехал ко мне герцог Александр Георгиевич Лейхтенбергский
{230}. Взволнованный, он просил меня передать Его Величеству его просьбу, от исхода которой, по его мнению, зависело единственно спасение царской семьи, а именно: чтобы Государь потребовал вторичной присяги ему всей императорской фамилии. Я ответила тогда, что я не могу об этом говорить с Их Величествами, но умоляла его сделать это лично. О разговоре Государя с герцогом Александром Георгиевичем, одним из самых благородных людей, я узнала от Государыни только то, что Государь сказал Ее Величеству: «Напрасно Сандро так беспокоится о пустяках! Я не могу обижать мою Семью, требуя от них присяги!».
Верная Богу, Царю и Отечеству. Анна Александровна Танеева (Вырубова) – монахиня Мария. / Автор-составитель Ю. Ю. Рассулин. СПб, 2005. С. 131–132.
Генерал-лейтенант П. Г. Курлов. Воспоминания
Потерявшее голову великосветское общество, в особенности после убийства Распутина и связанных с ним последующих высылок великих князей Дмитрия Павловича и Николая Михайловича, громко говорило о необходимости дворцового переворота. Эта мысль встречала сочувствие среди некоторых членов царствовавшего дома, причем указывалось на великого князя Михаила Александровича, как на будущего императора, хотя он, искренно любивший своего брата и его семью, стоял вне каких-либо политических групп. Все это завершилось чисто революционными выступлениями в Государственной думе, направляемыми членами Прогрессивного блока.
Курлов П. Г. Гибель Императорской России. М., 1992. С. 237.
Член Государственной думы П. Н. Милюков. Воспоминания
Мы знаем, что в планах Гучкова зрела идея дворцового переворота, но что собственно он сделал для осуществления этой идеи и в чем переворот будет состоять, никому не было известно. Во всяком случае, мысль о дворцовом перевороте выдвигалась теперь на первый план; с нею приходилось считаться в первую очередь. И в среде членов блока вопрос был поставлен на обсуждение. Всем было ясно, что устраивать этот переворот – не дело Государственной думы. Но было крайне важно определить роль Государственной думы, если переворот будет устроен. Блок исходил из предположения, что при перевороте, так или иначе, Николай II будет устранен от престола. Блок соглашался на передачу власти монарха к законному наследнику Алексею и на регентство до его совершеннолетия – великому князю Михаилу Александровичу. Мягкий характер великого князя и малолетство наследника казались лучшей гарантией перехода к конституционному строю. Разговоры на эти темы, конечно, происходили в эти дни и помимо блока. Не помню, к сожалению, в какой именно день мы были через М. М. Федорова приглашены принять участие в совещании, устроенном в помещении Военно-промышленного комитета. Помню только, что мы пришли туда уже с готовым решением, и, после обмена мнений, наше предложение было принято. Гучков присутствовал при обсуждении, но таинственно молчал, и это молчание принималось за доказательство его участия в предстоящем перевороте. Говорилось в частном порядке, что судьба императора и императрицы остается при этом нерешенной – вплоть до вмешательства «лейб-кампанцев», как это было в 18 веке; что у Гучкова есть связи с офицерами гвардейских полков, расквартированных в столице, и т. д. Мы ушли, во всяком случае, без полной уверенности, что переворот состоится, но с твердым решением, в случае если он состоится, взять на себя устройство перехода власти к наследнику и к регенту. Будет ли это достигнуто решением всей Думы или от ее имени или как-нибудь иначе, оставалось, конечно, открытым вопросом, так как самое существование Думы и наличность ее сессии в момент переворота не могли быть заранее известны. Мы, как бы то ни было, были уверены после совещания в помещении Военно-промышленного комитета, что наше решение встретит поддержку общественных внедумских кругов.
