Сонно, ничего не опасаясь, мимо лица прожужжала крупная муха. Летает по всей квартире. Анна уже пробовала прихлопнуть ее, стегнув по оконному стеклу полотенцем. Но мухе хоть бы что, вроде свалилась на пол, да нет, живучая дрянь, опять летает, нечисто жужжа.
Автандил… Что он тогда так испугался, будто мух не видел? Анна повела плечами, отгораживаясь от воспоминаний, не теряющих своей оскорбительной яркости. Лапоть его привел, это точно. А сам на лестнице на ступеньках сидел, ждал, хихикал… И муху Лапоть принес. В кулаке.
Анна, держа тряпку, вытирая по пути что попадется – стекла, дверные ручки, прошла на кухню. Мясо томится в соку, чуть поджаристое, как Андрюша любит. Выключила газ. Тихо, чисто.
В ванной лилась вода, и Анне был успокоителен ее монотонный шум.
Как это Лапоть такую силу набрал? Раньше по углам жался, лебезил. И чем я ему так не подхожу? Анна понюхала под мышками рубашки Андрея. Совсем не пахнут. И воротнички чистые. Как ненадеванные рубашки. И кожа у Андрея такая гладкая, свежая, будто каждый день новая…
«Господи, какая дурь в голову лезет!» – с внезапной тоской подумала Анна.
Она утопила рубашки в воде, намылила воротнички.
Анна стала вытирать стекла книжного шкафа, и вдруг тяжелая кукла со стуком свалилась откуда-то сверху. Кукла лежала на ковре, раскинув пластмассовые руки. Один глаз у нее был полуприкрыт треснувшим веком, и от этого казалось, что кукла подмигивает. Это же кукла той девочки! Как ее? Лидочка, Лапочка?.. Она все спрашивала. Страшная какая кукла. А я не боюсь, чего мне бояться.
И в тот же миг, глядя на эту куклу, с нестерпимой жгучей яркостью проступил вчерашний день, словно спрятанный в самой глубине души.
Анна о чем-то спросила Андрея. Так, мимоходом, о каком-то пустяке. Нельзя спрашивать, нельзя…
Андрей не ответил. Он повернул к ней пустое мертвое лицо. И ударил кулаком грубо, наотмашь, как бьют мужики друг друга в драке.
Анна упала навзничь, ударившись головой о стеклянный столик. Все поплыло у нее перед глазами. Кажется, она потеряла сознание, потому что очнулась, лежа на полу среди острых осколков.
Андрей стоял над ней молча и только бледнел все больше и больше, до синевы. Разжал стиснутую руку, пошевелил пальцами, верно, ушиб. Что он так странно смотрит на нее, словно оцепенев, словно ожидая чего-то? И молчит. Чего он ждет?
Анна почувствовала, по лицу течет что-то густое, липкое. Но не могла пошевелиться.
В это время невесть откуда появился Лапоть, словно вывалился из стены. И как будто ничего не случилось, каждый день такое, хохотнул весело, даже радостно.
– Анюточка, да вставайте же, ну что вы разлеглись, честное слово!
Лапоть наклонился, протянул ей руку. Но никакие силы не могли заставить Анну прикоснуться к его темной корявой руке, словно покрытой жесткой корой.
«Андрюша крови боится, – вспомнила Анна. – Я недавно палец порезала на кухне, так он смотреть не мог – ушел».
Как все плывет и двоится. Вон два Андрюши стоят рядом и молчат.
– Андрюша, это так, ничего, не важно, – напрягая все силы, выговорила Анна. – Там в ванной в аптечке пластырь… бактерицидный…
– Бактерицидный! – взвился от восторга Лапоть, кружась в воздухе. – Другая бы за такое потребовала иномарку, Париж, Канары, не знаю что… А вы, Анюточка, – лейкопластырь!
– Пошел прочь, скот, ублюдок, ошметок! – словно бы открылось другое лицо Андрея. Повеяло тяжелым ледяным холодом.
Лапоть с перекошенным лицом, открыв рот, растерянно глянул. Начал исчезать и исчез.
Андрей наклонился над Анной. Ласково, с забытой бережностью, приподнял ее за плечи.
– До ванны хоть дойдешь? Как ты, родная?
Анна смыла с лица кровь. Надо бы выстричь волосы вот тут сбоку. Да ладно, можно и так заклеить…
Андрей осторожно, голова Анны у него на плече, перенес ее на тахту. Наклонился над ней, уперся в подушку, окружив ее кольцом рук.
– Ну? – тихо спросил он, словно ожидая, что она проговорится, невольно выдаст какую-нибудь глубоко захороненную тайну.
Анна молчала, слезы потекли по ее щекам, обожгли глаза… «Как больно плакать», – подумала Анна.
– Ты правда такая? Почему ты терпишь? Этого же нельзя терпеть. – Андрей на мгновенье поднял куда-то высоко остро-блещущий взгляд. Голос его прерывался. – Откуда ты, девочка?
– Вообще-то мы из Рязани. Мама и дедушка, – с трудом выговорила Анна. Губы ее распухли. – Но я уже в Москве родилась.
Анна чувствовала, он ждет от нее каких-то совсем других слов, но она не понимала, каких. Мысли путались и сбивались.
– Анна, Анна, так нельзя любить! Нельзя… – с жгучей тоской прошептал Андрей. – Так никто не любит…
Анна заплакала еще сильней, но уже по-другому. Она почувствовала вкус надежды, прежнего счастья.
– Почему нельзя, Андрюшенька? – еле прошептала она. – Я – просто. Как все…
Глава 17
Милочка увидала Анну и тоненько присвистнула: – Надо же так неудачно упасть! Вполне могли без глаза остаться.
Сразу же на гладком белом столике появились коробочки, флаконы, кисточки, какие-то баночки. Как только они помещались в сумке у Милочки?
– Вы только не двигайтесь, Анна Георгиевна. Макияж, макияж! – Милочка ласкалась, мурлыкала, терлась, как кошка, но сквозь сочувствие и жалость проступало торжество: и ты, как все, и у тебя, как у всех, хоть и шуба из песца. Милочка красила, подмазывала, подправляла, а сама, отвлекаясь на свое, шептала: – Мамочка моя, ну, до конца, совсем ошизела с бабкиными пеленками. Сама пьет и для Вовчика про запас бутылку держит, чтоб он ее… ну, сами понимаете. Какие у вас глаза синие, даже на удивление, просто василечки! Только вы мне не мешайте, не плачьте, Анна Георгиевна. Я уж тут под глазом в три слоя: и тон, и пудра. Потечет все к чертовой матери.
– А я и не плачу, – чужой улыбкой улыбнулась Анна.
Она посмотрела в зеркало. Лицо странное, тоже чужое. Из запотевшей дымки проступила заемная незнакомая красота. Что с ней сделала Милочка?
Милочка со вздохом разочарования уронила руки.
– Не выйдет ничего, Анна Георгиевна, ваши глаза сами плачут. Зря я только на вас дорогие средства трачу. Все понапрасну. Все растекается. Давайте лучше я к Нонне сбегаю. Я ей про вас расскажу, она мигом бюллетень подмахнет. На пять дней, как раз до Нового года…
Анна только хотела сказать: «Не надо», но Милочка уже выскочила из кабинета.
Анна уже привыкла, что дом часто встречает ее нежилой пустотой, но сейчас комнаты показались ей полными пустым молчанием и холодом.
«Ничего, приму анальгин и полежу, – подумала Анна. – Андрюша вчера был такой нежный, может, и сегодня…»
