Вовчик сонно выругался, брыкнул ногой.
– Соловьи!.. – снова запел он, еще громче, светло и чисто.
– Мог бы в хоре народных инструментов петь, – вздохнула Лолита. – Спецы говорили: редкий голос.
«Вот и Лолита знает про мой день рождения». В голове Ирины зажужжали пьяные пчелы. «Может, я уезжала?
Всех пригласила, а сама уехала. Да нет, Женька рассказывал, как я кофе подавала… И Паша… Все знают, одна я ничего не помню. Какой-то кошмар».
– Лолита… – Ирина с жадностью потянулась к тарелке за вторым куском. «До чего хлеб свежий. Вкусно».
– Кончилась Лолитка. Лариска я. – Взгляд ее притягивала далекая пустота. С ней она и говорила: – Помнишь, какая была Лолитка? За одни только губы прославилась. Шампанское лилось рекой. Из всех меня одну сразу выбирали. Мадам не обижалась. Подруги. Кончилась Лолитка. Хочешь, сукой меня обзови. Откликнусь. Плевать. Нет, погоди. – Лолита приблизилась лицом к Ирине. Глаза по края налиты кипятком. Обожгла: – У, актриска! Вот кто сука оказалась по всем правилам. Я тебя за свою девку держала, а ты… Где в тебе столько дерьма пряталось? За один месяц открылась. С Мадам что взять? У нее, может, бабье бешенство, кто знает. Но писаку своего она взаправду любит. А вот ты! Как к Пашке переехала, добилась чего хотела, все свое нутро поганое вывалила. Я тебе звоню: «Принеси, бога ради, бутылку. Подыхаю». А ты: «Ха-ха! Это тебе вредно». Мораль читаешь. Воспитываешь. О здоровье моем беспокоишься. Ну не тварь ли ты после этого?
– Лолита… – покаянно прошептала Ирина.
– А ведь она ко мне приходила. – Лолита зорко глянула на Ирину желтыми с золотой росписью глазами.
– Кто приходила? – задохнулась Ирина. Хотя уже знала, кто.
– Она, – со значением проговорила Лолита. – Алла Семеновна. Я только похмелиться успела.
Вовчик под кроватью с вожделением застонал.
Лолита прохрипела:
– Приперлась среди ночи. А сон алкоголика краток и тревожен. Открыла ей. Та завалилась сюда, села на стул. Вот, где ты сейчас сидишь. Посмотрела я на нее: хороша. Ох, хороша! Вся, как рюмочка, тонкая, волосы смоляные. Только вот глаза ее мне не понравились. Словно дыры, а что в них – не разберешь. И тут она с ходу заявляет: «Одна баба меня пришить хочет. Из ревности. Пугнуть бы ее хорошенько, чтоб отвязалась. Это уже ваше дело – как, а я вам большие деньги заплачу. Лолита, дорогая. Врача, лекарства всякие обеспечу. Я вас вылечу, только избавьте меня от нее. Хочу спокойно жить». Соображаешь, словечко какое: «Избавьте». – Лолита вздохнула, и в ее опавшей груди словно кто-то со свистом подхватил этот вздох. – Только мне от нее не надо…
– Много зелени сулила, – с обидой отозвался из-под кровати Вовчик. Звякнул стаканом и затих.
– Не тебя ли опасалась? – жалящим взглядом глянула Лолита.
– Ты что? – тихо вскрикнула Ирина.
– Что, что?… – передразнила Лолита.
«Алла избавиться хотела. От меня. Зачем? Все получила, что хотела. Пашку увела. Пальчиком поманила и все – побежал. Думала, мстить буду?… Тут сидела. В этой комнате. Алла. На этом стуле!»
– Не знаю я тебя, – задумчиво сказала Лолита, не глядя на Ирину. – Чужая ты.
Лолита перевернула бутылку, слизнула с ладони несколько пролившихся капель.
– Больная Лолитка, – тихо, жалобно проговорила она, глядя все в ту же притягивающую пустоту.
– Врача! Профессора! У-у!.. – отчаянно завыл Вовчик под кроватью. – Профессора самого лучшего. Всех куплю. У меня денег полно. Чемодан, полный зелени. Всех куплю. А она не берет. – Вовчик протяжно всхлипнул. – Возьми деньги. Христа ради, возьми…
– Иди. Посплю, может, немного. – Лолита слабо взмахнула рукой. – Будет тебе алиби. Пятого июля? Вот еще, чтоб не забыть, на обоях запишу. Уходи. Нехорошо мне сейчас на тебя глядеть…
Ирина шла по раскаленной улице. Смог, как гнилой туман, укутал дома. Кажется, уже сумерки. Но нет вечерней прохлады. Наоборот, стекла витрин плавятся от жары. В пелене смога бродили какие-то люди, все люди, люди. «Знают ли они, куда идут? Куда мне идти? Нет, я домой иду, как все. Пусть, пусть он придет. Я теперь не боюсь нисколечко. Скажу ему про Лолиту, и он отцепится от меня навсегда. И чего я так тряслась? Избавлюсь от него. Теперь уже навсегда».
Ирина открыла дверь квартиры. Ходят по комнате мелкие тени. За шторами серая мгла. Там никого нет. Только узорчатый, усталый от жары ясень за окном и маленькая понурая птичка на ветке. Наверное, пить хочет.
Зазвонил телефон. Ирина, глядя на него, мысленно перебрала все, кто мог быть там – на другом конце провода. Дымится телефон. Чей палец крутит огненный диск, набирает номер, ловит ее?
«Нет, правда, что это я? Мне некого боятся. Это Паша. Он еще не знает, как все удачно вышло. Надо ему позвонить. Нет, он просил не звонить. Но теперь-то можно. Что ж я трубку не беру?»
– Это я, Ирина Николаевна, – простой глупенький голос.
– А, Шурочка. – Ирина испытала мгновенное разочарование. «Жаль, что не Паша. А еще лучше, позвонил бы Николай Андреевич. Зачем ему приходить? Теперь можно по телефону. Короткий разговор, и все».
– Вот, Ирина Николаевна. Я хоть по-своему звоню, но считайте, как от Павла Евгеньевича. – Голос ее торжественно окреп. – Мне Павел Евгеньевич предложение сделал. Понимаете какое? Женимся мы. Законно. Завтра заявление подаем. В ЗАГС. – Голос откровенно дрогнул от свежего, еще не обжитого счастья. – Поженимся. Обо всем договорились. В подробностях.
– Что ж, Шурочка… – Ирина откровенно растерялась. «Неужели Паша взаправду решил за нее спрятаться?… Да нет, что-то тут не так».
Какая-то туча заволокла часть ее души. О чем ни подумай – больно.
– Не знаю даже… Поздравляю вас.
– Знаю, как вы поздравляете! Но нас теперь это не касается. Теперь ничто нас не разлучит. Переезжаем в мамину двухкомнатную. Центр его привлекает. В подробностях, – с наслаждением повторила Шурочка. – А мама моя, наоборот, – к Павлу Евгеньевичу. Договорились.
«Значит, вот оно как, центр его привлекает. Теперь весь Центр пропахнет грибами. Ясные цветочно-голубые глаза. Паша целует ее свежее тело в мягкой грибной шелухе. Смахнул с тугой груди травинку. Сосновая хвоя в волосах. На шее – улитки. Улиток Паша скинет на пол, раздавит тапкой. Они хрустят, Шурочка смеется».
– Что вы молчите, не верите? Ирина Николаевна, вы еще пока трубку не кладите. – Голос Шурочки обрел казенную властность. А меня… меня Павел Евгеньевич просил оградить его от ваших звонков, приходов. И я как жена огражу. Можете не сомневаться. А если что, учтите!..
Шурочка вдруг замолчала, сочно закрыв рот, – не наговорила ли чего лишнего?
– Что учтите?
– Учтите, я могу и заявить!
– Шурочка! Куда заявить?
Нет, бросила трубку.
