Базилевс подумал, прозвучало как упрек ему, хотя по тону не скажешь. Какой-то там неумытый батыр понимает…
– Еще отец Аспарух, великий воин, говорил мне: плохо то войско, что идет напролом, как кабан ломится сквозь кусты. Путь победы – путь воды, что просачивается там, где есть хоть малейшая щель.
– Огонь не ищет щелей, он просто сметает все на своем пути! – живо возразил Риномет.
«Хан что – собирается учить стратегии великого базилевса?»
– Огонь горит там, где есть топливо, а когда натыкается на реку или камни – гаснет. Вот об этом я и хотел говорить с тобой, базилевс и брат…
Говорил хан долго. Юстиниан слушал и сопел искалеченными ноздрями. Чем дольше слушал, тем громче сопел.
Поход был начат хорошо, войско двигалось быстро, даже задержка под стенами Аркениоса оказалась недолгой. Войска и гарнизоны окраин начали вливаться в наступающую армию, увеличивая ее число и силу… Да, это так, базилевс и брат! Но что случилось потом? Почему движение остановилось? Время ли казнить виновных, пытать изменников и награждать преданных, когда большая часть империи еще под рукой узурпатора? Время ли сейчас останавливаться, чтобы сводить счеты? Ведь еще римские стратеги учили – империи не падают к ногам, как падает яблоко к ожидающему под деревом. Империи надо завоевывать! Если войско не наступает, значит, оно отступает, даже если стоит на месте…
Вроде бы Тервел говорил не обидно, спокойно, а, по сути, выходило – учитель отчитывает ученика. Выходило – базилевс слишком спешил натешиться властью на завоеванных территориях и забыл об основной цели. Еще и римский «Трактат победы» этот варвар вспомнил… «Ничего, когда-нибудь посчитаемся! Посмотрим, кто лучший полководец – багрянорожденный Ираклид или дикий царек-болгарин!» – подумал базилевс, сдерживаясь, чтобы не вспылить.
Сказал он другое:
– Мудрость хана и брата полноводна как Борисфен. Умные речи – не только бальзам для ушей, но и услада сердцу. Клянусь спасением души, я сам думаю об этом последние дни, приятно, что наши мысли похожи, как две капли воды из одного кувшина… Армия застоялась, солдаты перестают слушаться командиров, а в окрестностях Томы скоро не останется ни капли вина… Истинно, хан и брат мой, безделье для войска опаснее любого противника. Завтра на рассвете мы выступаем! Пусть нечестивец Тиберий в Константинополе заранее роет себе могилу!
Невозмутимость хана все-таки дала трещину. Он ожидал чего угодно – возражений, споров, дикой, неуправляемой вспышки гнева, которыми славился Риномет, но только не такой вот уступчивости.
«С чего бы это?» – всерьез озаботился он…
4
– Я устал! Устал, устал, устал! – кричал базилевс Тиберий III. – Устал, слышите?! Вы хоть понимаете, как я устал?!
Стратиг фемы Опсинион патрикий Илья Колонн и архонт Константинополя Ираклий Деместр, двоюродный брат базилевса, покорно кивали в знак того, что слышат.
Еще бы не слышать! Стены рабочего кабинета правителя во Влахернском дворце, его высокие сводчатые потолки отражают звук не хуже, чем в иной церкви. Здесь и негромкое слово слышно из самых дальних углов, а уж такой визг…
Переглядываясь украдкой, военачальники выжидали, когда базилевс закончит орать и можно будет обсудить положение. Они оба – седой, невысокий, высушенный годами Колонн и огромный, грубый как неошкуренное бревно Деместр, надменный с равными, жестокий к подчиненным, втайне завидовавший военной славе патрикия, – были спокойны. Привыкли к Тиберию, который вспыхивает как сухая солома и прогорает так же быстро и без остатка. Сейчас, во времена смуты, они нужны базилевсу куда больше, чем он им. Это тоже надо учитывать.
– Во-первых, я устал от окружающей глупости! – вдруг взялся перечислять базилевс, тяжело поводя налитыми кровью глазами. Полные щеки дрожали, а губы ломались, выплевывая слова. – Во-вторых, устал от предательства! В-третьих, устал от бездействия моих командиров, которые только и думают, как бы повыгоднее перекинуться на сторону Риномета! В-четвертых…
В точности чиновник, составляющий список, подумал стратиг Колонн. Чиновником он когда-то был – нынешний багрянорожденный. Им же остался. Верит бумаге и не понимает людей – отсюда все его страхи.
Стратиг покосился на меченную оспой, тесанную без шлифовки рожу архонта столицы. Понял, тот подумал о том же. Может, только в других выражениях, с обычной своей жеребячьей грубостью. Архонт Деместр далеко не дурак, хотя по виду этого не скажешь…
От чего устал базилевс в-четвертых, так и осталось невыясненным. Тяжелая, высокая створка двери распахнулась без предупреждения, было слышно, как звякнуло оружие у отскочившего в сторону караульного схолария. Патриарх Каллиник, наместник Господа на земле, старец, конечно, благостный, но вездесущий как уховертка, вошел в кабинет удивительно быстро при своей грузной комплекции и тяжести золоченых риз.
Вот времена настали – в кабинет базилевса все вваливаются, словно солдаты в публичный дом…
– Базилевс, разреши сказать! Войска Риномета подходят к Константинополю! Конные болгары, эти Богом проклятые язычники, уже разоряют предместья! – провозгласил отче глубоким, хорошо поставленным голосом. Как с амвона провозгласил.
Военачальников новость не удивила. То, что войска мятежников движутся на столицу, не новость даже для водоносов. Но – быстро дошли, конечно, очень быстро. Болгарские всадники известны стремительностью…
– А почему об этом сообщает патриарх, а не докладывают разведчики? – чуть заметно поморщился стратиг, не терпевший пренебрежения уставным порядком даже в мелочах. Впрочем, тоже можно понять, у Каллиника свои причины бояться возвращения Ираклида. Властный старец когда-то так возмутился необузданностью его всевластия, что загремел бы в ссылку, побудь Юстиниан на троне еще хотя бы полгода. Христос говорил: «Не мир, но меч я принес вам!», а патриарх явно его подобрал за Спасителем, злословили в городе.
– Вот! Дождались! А я говорил! Я предупреждал! – зло выкрикнул Тиберий. Его пронзительный голос ударился о высокие своды и рассыпался.
– Он говорил? Предупреждал? – опять переглянулись стратиг и архонт.
Это ему говорили! Его предупреждали! И снова пытаются обсудить с правителем ситуацию, выслушивая вместо этого его сетования…
* * *
Несмотря на мнение большинства своих подданных и насмешливое прозвище Пуганый, базилевс Тиберий III не был трусом.
Разве трус мог бы возглавить заговор против трона? Захватить власть с малым числом людей и почти без участия армейской верхушки, всегда бывшей главной силой имперских переворотов? А удержаться у власти в течение семи лет, в то время когда страну сотрясали распри, восстание армян, набеги варваров и мусульман, когда любой стратиг фемы чувствовал себя большим хозяином в своих землях, чем богоявленный император, – неужели трус на это способен?
Да, Тиберий был осторожным. Да, он редко спал хорошо, продолжая даже во сне противостоять врагам и выдавливать гнойные нарывы измены. Но разве бдительность заслуживает насмешки?
