– Ты! – Юстиниан вдруг ткнул мечом в сторону одного, высокого, плечистого и рыжеватого, со светлыми глазами навыкате, по виду – македонянина. – Как тебя зовут, офицер?
– Андроник Данимед, мой базилевс! Друнгарий четвертого друнга, второй турмы гарнизона Аркениоса! – отрапортовал тот, еще больше выкатывая глаза. – Я, базилевс… – Он запнулся и не закончил, снова опустил голову. Похоже, даже зажмурился в ужасе, заметили некоторые.
Юстиниан кивнул, глядя с высоты своего роста на открывшуюся из-под шлема мускулистую загорелую шею с чуть заметными завитками волос, совсем выгоревших от солнца.
Чужой страх всегда поднимал ему настроение.
– Встань, друнгарий Данимед! Назначаю тебя комитом крепости Аркениос! Веди своих офицеров, готовь автократору достойную встречу!
Сам друнгарий внезапно почувствовал, что сейчас обмочится на позор перед всеми. Или – уже…
Чем ответил Андроник Данимед базилевсу на новое, высокое назначение? Струей мочи, могучей, как у осла! Казармы вздрогнут от солдатского хохота, подумалось с отчаяньем. Тем не менее привычка к послушанию сработала, друнгарий вскочил, вытянулся в струну.
«Течет по ногам или не течет?»
– Слава великому базилевсу! – гаркнул он со всем пылом, пытаясь хоть этим отвлечь внимание автократора от своих ног. Вдруг течет?
– Слава! Слава во веки веков! – остальные офицеры поддержали его так же браво. Украдкой косились на нового командира. Мгновенная смерть Клемена и неожиданное возвышение молодого друнгария ошарашили всех. Никто не понял, за что автократор убил Клемена. «А сам-то базилевс понимает?» – спрашивали себя офицеры, пряча глаза. То, что комит не сдался сразу, – политика, ничего больше. Опытный командир Клемен просто готовил себе путь для отхода, если Тиберий Пуганый все-таки устоит. Любой так сделал бы на его месте…
Андроник оглянулся на них, нерешительно дрогнул губами, но слов команды не произнес. Не смог сразу начать приказывать тем, кому за долгую службу в крепости привык подчиняться.
– Веди, комит Данимед! – повторил базилевс и больше не обращал на него внимания. Отвернулся и направился к хану. По пути приостановился, оценивающе глянул на тело прежнего командира, словно мастер, любующийся своей работой.
Под шеей ветерана, почти перерубленной ударом меча, успела натечь темная лужа крови. Звонко и хлопотливо жужжали мухи, которых прямо на глазах становилось все больше.
– Он сам сказал, что уже слишком стар для службы. – Риномет весело оглянулся на хана. – Какой смысл кормить собаку, лишившуюся зубов? Так, хан и брат мой?
Вспомнил про меч в руке, посмотрел на него и небрежно швырнул рядом с трупом. Клинок глухо звякнул, ударившись об утоптанную землю. Многие почему-то проследили за ним глазами.
Хан помолчал, без выражения глядя на тело комита.
– Ты обещал сохранить ему жизнь, базилевс и брат, – сказал он.
– Разве? – удивился Юстиниан. – Ах да, действительно обещал… Значит, забыл! Я же не могу помнить всё… Увидев это сытое, жирное лицо, я вспомнил о годах изгнания и разгневался, хан и брат. Сильно разгневался. Меч помог мне излить этот гнев…
– Это был опытный командир. Он мог послужить тебе.
Базилевс раздраженно дернулся, но сдержался. Хмыкнул и легкомысленно махнул рукой:
– Пусть хана и брата не заботит малое. Найти нового командира никогда не составляет труда. Ты видел, хан, как это просто. Каждый подчиненный с готовностью занимает место высшего!
– Да, конечно. Я уверен – такая готовность есть у всех твоих подданных, базилевс.
Риномету показалось, что в голосе хана неуловимо мелькнула насмешка. Намекает, болгарское отродье?
Впрочем, может быть, показалось.
«При свете весеннего солнца кажется, что каменные горы умеют смеяться, но кто когда-нибудь слышал смех камня?» – успокоил себя Юстиниан высказыванием кого-то из древних, заученным еще в юности.
Бесстрастие царя диких часто бесило автократора в глубине души. А еще говорят, что он, базилевс, не умеет сдерживаться… Терпит же он повелителя варваров!
2
После падения неприступной твердыни – Аркениоса и смерти ветерана Максима Клемена (рассказывают, его за отступничество поразил громом небесным сам Всевышний, лишь только автократор глянул на него ясными, голубиной кротости очами!) болгарские тумены широкой лавой растеклись по ромейской Фракии и крымским землям. Ни конница варваров, ни пехотные колонны Юстиниана, постоянно увеличивающиеся за счет переметнувшихся войск, почти не встречали сопротивления. Архонты городов спешили выказать свое почтение истинному базилевсу, а крепости распахивали ворота задолго до того, как багрянорожденный осчастливит их своим приближением.
Войска по традиции приветствовали автократора стуком мечей о щиты, а командиры горели желанием немедленно вести своих воинов на столицу, где корчится в страхе и злобе это чудовище, узурпатор Тиберий III.
«Веди нас на штурм Константинополя, базилевс! Мы рады служить тебе, как служат верные псы хозяину!»
«Воистину говорят, если Господь хочет кого-нибудь наказать, то лишает разума. Чем иным объяснить, что они смогли семь лет терпеть тиранию в то время, как истинный правитель Ромеи, благословенный Юстиниан скитался в изгнании?! – удивлялись друг перед другом военачальники северных окраин. – Но Вседержитель милостив, открыл наконец глаза неразумным детям своим, наставил на истинный путь!»
Что еще они могли говорить, если многочисленные шпионы Риномета шныряли, казалось, впереди самих наступающих войск, украдкой записывая все новые имена недовольных.
Наказание у базилевса было только одно – смерть, зато в видах и способах казней новая власть проявляла нескучное разнообразие. Как-то сразу, из ниоткуда, появилось великое множество палачей, словно те прятались где-то поблизости, с нетерпением дожидаясь своего часа. От традиционных, принятых в империи казней – отсечения головы, разрывания на дыбе, удушения удавкой и сжигания на костре – эти псы Риномета скоро перешли к таким древним, забытым, казалось бы, как закапывание живыми в землю, сбрасывание со стен на воткнутые копья и завертывание в сырую кожу, сжимающуюся при высыхании. Эти, равно как другие, виды казней, не употребляемые со времен дикого язычества, позволяли расправляться не с единицами, а с десятками или даже сотнями одновременно.
Рассказывали, дальше всех пошел новоназначенный архонт города Кимиреи Максим Лагенц. Он, горя рвением службы, начал распинать подозреваемых в инакомыслии на крестах, устроив в пригороде Кимиреев подобие Аппиевой дороги Древнего Рима. Тут уж церковь возмутилась явным кощунством.
Приняв делегацию святых отцов и узнав суть их жалобы, базилевс Юстиниан изволил громогласно хохотать над усердием Лагенца, даже выразил шутливое недоумение: неужели служителям Господа не нравится такое изобилие новых мучеников?
