– Завтра выходишь? – уточнил Ярослав с плохо скрываемой надеждой в голосе.
Не раздумывая ни секунды, я кивнул, ибо программу и самому нагонять надо, да и делом пора заняться. А то Шаленый еще удумает меня обратно в монастырь, тьфу, лазарет засадить!
Лицо Ярослава посветлело.
– О да. Счастье есть!
* * *
Счастье – оно бывает разное. Во всяком случае, все его оттенки явно виднелись на озадаченных лицах моих студентов. Радовало, что все ж нет откровенного ужаса и уныния. То есть меня ребята любят больше, чем Дожденко. Мелочь, а приятно. Динка вообще смотрела на меня широко распахнутыми глазами, словно впервые заметила.
Пока я с деловым видом пролистывал журнал, внимание женской аудитории становилось все сильнее. На меня глазели, как на дивный экспонат из Полтавского краеведческого музея. Разумное объяснение, разумеется, было. Хоть мне и не хотелось его признавать. Прыстрастник, изжарь его Дидько на завтрак, все же после смерти сделал «подарочек», который при восстановлении магии расцвел во всей красе. И теперь вместо скромного преподавателя Андрея Чугайстрина получился какой-то мачо (недоделанный, на мой взгляд) с явной целью не научить студентов, а затянуть всех в постель.
Учитывая, что в мои планы это не входило, а смотрели на меня так, будто я уже сделал не менее дюжины неприличных предложений, на которые, кстати, согласились, такое положение дел никак не радовало.
Вздохнув, я медленно произнес, оглядывая замерших студентов:
– Ну что? Готовы продолжать обучение? В конце концов, остался всего месяц. Потом мы должны выехать на практику. А там придется показать все, что выучили за этот год, что…
Я оборвал себя на полуслове, уставившись на руку Дины. Бронзовый перстень с вспыхнувшим рубиновым огнем камнем. Внутри кольнуло. Что за злыдневские истории? Откуда у нее мосяжный перстень отца?
Дина в это время что-то шепнула Багрищенко. Та раздраженно дернула плечом. В аудитории повисла напряженная тишина, студенты смотрели на меня, не понимая, в чем дело. Дина подняла голову и вздрогнула. Невольно убрала руку с парты, словно пряча от меня перстень. При этом в желтых глазах было нечто вроде раскаяния. Только отчего и почему, я так и не понял. Да что здесь творится? Поймаю после пар и…
– Андрей Григорьевич, – громко раздался занудный голос Малявкина, – вы меня слышите? Правда, что практика у нас пройдет на Лысой горе?
Глава 4
Заклятье на крови
Рассвет окрасил небо золотым и сиренево-розовым, брызнул на крыши домов светом первых лучей солнца. Солнце поднимается везде одинаково. Только Саша не могла согласиться с этим. На юге все не так, как дома. Солнце азартнее, яростнее, злее. Не так отчаянно, конечно, как где-то в тропиках, но… в тропиках она никогда не была, а в Херсоне – часто.
Сидеть на крыше – развлечение для детей и подростков, только находившемуся рядом с ней так не казалось. Рудольф Валерьевич Железный не считал, что пора бы стать взрослым. Утреннее солнце вызолотило его русые волосы с проседью, напитало смуглую кожу тягучей бронзой. Застежки на клетчатом костюме горели желтым огнем, оправа узеньких очков не уступала им.
Он сидел рядом с Сашей, почти прижимаясь к ее боку – места для посиделок было не так уж и много. Рудольф пил чай с ванилью, курил темно-коричневую сигарету, выпуская сладковатый и тяжелый дым. От этих запахов голова Саши шла кругом, однако сделать замечание не возникало даже мысли. Провидец же… Что с них взять? Можно сказать, другой вид. Все, как один, помешаны на сладком, словно дар провидения иначе не работает.
Рудольф повернул к ней голову, в ореховых глазах застыла задумчивость. Паутинки морщин на лбу и у губ почему-то придавали ему странное сходство с грустным клоуном. Клоуном, что видит будущее и хотел бы посмеяться, но, увы, – не с чего.
Он сбил пепел вниз, рядом захлопали крыльями голуби, мирно пристроившиеся на плечах каменных детишек.
Саша невольно бросила на них взгляд: и на голубей, и на детей. Сразу, когда смотришь снизу, кажется, что это здорово! На крыше здания сидят малыши и глядят на проносящиеся мимо машины и автобусы. Молодец, архитектор, такое украшение придумал! Но вот вблизи… здесь было совсем не так. Казалось, еще мгновение – и детишки повернут каменные головы, цепко посмотрят своими неподвижными глазами. От этого по коже шел мороз. Больно уж напоминало взгляд Городового.
– Орыська, ты же понимаешь, что я тебе больше не могу сказать? – произнес Рудольф, выпуская струю сладковатого дыма.
Он, пожалуй, был единственным, кто мог называть ее настоящим именем и не рисковал схлопотать за это в лоб. Из его уст оно звучало как-то… правильно, что ли. Совершенно не раздражало. Однако упертость провидца Саше не нравилась.
– Нет, можешь, – упрямо заявила она, – лицензию не отберут точно.
Рудольф хмыкнул и прищурился, отпил горячего чая.
– Да уж. В этом есть… немножко истины.
Снова повисла тишина. Плохо быть провидцем. Каждый пытается вытянуть твои тайны. И плевать, что эти тайны совсем не твои, а того бескрайнего и бездонного моря людей, которое никогда не высохнет. Об этом Рудольф говорил давным-давно, но Саше почему-то метафора запала в память.
– Заклятье на крови – штука вредная. И тут – ближе некуда. Пошевели мозгами, распрекрасная моя злыдня, кто у вас обладает такой силушкой?
Саша шевелила. Всю ночь, едва только выложила Рудольфу суть проблемы. Но пока ничего особо толкового в голову не приходило. Она, конечно, далеко не сильнейшая злыдня в университете, но все же нужно неплохо попыхтеть, чтобы швырнуть на нее заклятье.
Рудольф допил чай, подбросил чашку в воздух; та дзынькнула и превратилась в облако перламутрово-сиреневого дымка.
Его тяга к эффектам многих раздражала, однако Саша еще с детства помнила, что смотрела на дядю Рудика как на доброго, пусть и чудаковатого волшебника.
– Вот не можешь, чтоб просто, – все же проворчала она.
Рудольф пожал плечами:
– Нет, конечно. Не люблю я – просто, – в голосе проскользнуло едва различимое самодовольство. – Сама же знаешь, из всех провидцы – самая обделенная магией специализация. А мы не хотим… от других отличаться. А то, понимаешь, злыдень щелчком пальцев может мертвого поднять, мольфар – исцелить, характерник – заморочить…
– Ведьм забыл, – буркнула Саша, уже неоднократно слышавшая это оправдание. – Эти похлеще всех могут чего-нибудь отчебучить.
Рудольф поднял указательный палец:
– Именно, моя дорогая. А потому и делиться всеми секретами не намерен.
В душе зажглось возмущение. Нет, вот же хам! Ткнув провидца локтем в бок, она прошипела:
– Рудольф, я к тебе по делу примчалась. Не морочь мне голову!
Тот наигранно взмахнул руками:
– Я сейчас упаду! А… впрочем, знаешь, зря ты все же не вышла за меня замуж.
