– Панночка, ну возьмите себя в руки, в конце концов! Ничего вашим девочкам не будет.
Ткачук прищурилась, глаза вспыхнули пурпурным светом. Вий-Совяцкий сделал большой глоток, с вниманием следя за развитием событий. Вмешиваться не имело смысла, а вот насладиться происходящим – ох, как душе приятно.
– Знаю я ваше ничего! – Ткачук встряхнула Цимбалиста, тот делано поднял руки, мол, сдаюсь.
– Панночка, вы, кстати, хоть и преподаватель, но вламываться в кабинет ректора как-то невежливо, – заметил он и резко смолк. До всех, кажется, только сейчас дошло, что Вий-Совяцкий даже не попытался выставить незваную гостью.
– Что? – невинно уточнил он, звонко поколотив ложкой в чашке, словно устраивая специальное музыкальное сопровождение.
– Павлу-у-у-уша, – нехорошо прищурившись, протянул Чугайстрин.
– Не то чтобы я в восторге от этого, – медленно протянул Цимбалист, – но еще чуть-чуть, и я соглашусь с паном чугайстром.
Вий-Совяцкий не отреагировал, потом посмотрел на Ткачук:
– Александра Евгеньевна, будьте любезны, голубушка, записываться у секретаря. Здоровью наших учеников ничего не грозит.
Ткачук уперла руки в бока, словно собиралась высказать как можно больше, однако Вий-Совяцкий неожиданно подался вперед. В комнате резко похолодало. Ткачук нахмурилась.
– Александра Евгеньевна, пред мои очи появитесь завтра. Желательно с объяснительной. Там и потолкуем, – его голос звучал размеренно и… страшно. – Прошу нас покинуть.
Она что-то хотела сказать, потом еще раз глянула на Цимбалиста и Чугайстрина, скрипнула зубами и вылетела из комнаты.
На некоторое время воцарилась тишина. Бесенька, прижав уши, осторожно уполз под кровать. Наконец Чугайстрин шумно вздохнул и медленно произнес:
– Это… то, о чем я думаю?
Вий-Совяцкий нехорошо на него посмотрел:
– Гр-р-риша, даже не начинай.
* * *
– Вот это да-а-а, – восхищенно выдохнула я, разглядывая огромную пещеру, в которой громоздились сундуки и ящики. Почти от каждого шел мощнейший магический фон. Артефакты, не иначе же! Мягкий зеленоватый свет заполнял собой все вокруг, позволяя разглядеть любой предмет в деталях: вон там, в самом углу, – огромная печь, кажется, такая же, как в доме Богдана. А возле меня в каменном углублении бартки, перевязанные яркими лентами. Чуть дальше, на вбитых в стену крючочках висели венки с радужной аурой. Слева, в каменном углублении… свистульки. Да, с виду обычные и глиняные, только дунешь в такую – разлетится песня надежды на несколько километров; люди заулыбаются, работа пойдет на лад – станет одним хорошим днем больше. А вот внизу стояли темно-коричневые куманцы с вином жизни. А дальше…
Я, едва ли не разинув рот, рассматривала сокровища. Вот это да! Откуда ж столько всего здесь? И стоим же в самом начале, потому что все тело аж гудит от магии. Правда, при этом приятно, спокойно, словно так и должно быть. Дорогу, которой меня сюда привел Богдан, я запомнила смутно, все под ноги смотрела. И даже пару раз выругалась, но он уперто тянул меня к пещере.
– Ну как? – поинтересовался он, осторожно положив мне руки на плечи. – Нравится мольфарская сокровищница?
– Ага-а-а, – растерянно протянула я. – Это ж кто сюда всю эту красоту принес?
От его прикосновений стало как-то уютно и тепло, хотелось замурчать довольной кошкой. Резко себя одернула и чуть нахмурилась. Что это еще за мысли?
– Да, не один уж год… приносят, – выдохнул Богдан. И вышло это как-то грустно и больно. – На то и сокровищница. Есть что охранять, да… некому.
– Да? – Я изумленно вздернула бровь. – А что ж так?
Он не ответил, убрал руки, вмиг стало холодно и как-то одиноко. Я отбросила глупое ощущение и обернулась. Богдан открыл резной деревянный сундук и деловито там порылся. Я осторожно подошла ближе, пытаясь заглянуть через плечо. Ух ты! Музыкальные инструменты! Кобза, несколько тоненьких трещоток, вытянутая басоля, козацкие сурмы, бубны, деревянные ложки, тарелочки, звоночки… Обалдеть просто!
Богдан вынул аккуратную сопилочку, разрисованную изумрудными листочками, и протянул мне:
– На, сыграй.
Руки потянулись сами, однако стоило прикоснуться, как проснулось осознание: как сыграть-то? Никогда не учили, да и в школу музыкальную тоже не водили. Пальцы замерли. Он чуть нахмурился:
– Что-то не так?
– Ну-у-у, – я замялась, – и швец, и жнец, и на дуде игрец – это совсем не про меня. Не умею, короче говоря.
Богдан только покачал головой и улыбнулся:
– Не страшно, она волшебная. – И аккуратно вложил сопилку в мою руку. – Смелее.
Я только плечами пожала. Мужики – они, конечно, странные. А еще нас укоряют. Ладно, хочет музыки – будет ему музыка. Поднесла сопилку к губам и дунула. Однако вместо ожидаемого жалобного звука вдруг полилась нежная мелодия. Пальцы сами легли на отверстия, начиная наигрывать, добавляя красок и насыщенного звучания. Миг – выцветшие краски на печи в углу вдруг вспыхнули алым, желтым и золотистым. Будто они давно спали, а мелодия их разбудила. Один за одним начали распускаться цветы на стенах: маки, розы, ромашки, васильки и барвинок. Артефакты заискрили, вспыхнули миллионами огней, будто грани алмазов под солнечными лучами.
Я широко раскрыла глаза, но не могла прекратить игру. Мелодия разливалась все шире и громче; тело вдруг наполнило ощущение невероятной силы, хотелось прыгать и хохотать во весь голос. Краем глаза заметила, что Богдан улыбается. Потом он быстро подошел ко мне и вдруг мягко поцеловал в щеку.
– Девочка моя…
– Гуцол! Динка, Динка!
Меня вдруг отчаянно затрясли и, хуже того – защекотали.
– Динка, дидько тебя за пятку! Вставай, ленивая буренка, опоздаем же! – голос взвинченной Багрищенко заставил раскрыть глаза и уставиться в потолок. Осознание всего окружающего приходило медленно.
– Тань…
Багрищенко прекратила панику и выжидающе посмотрела на меня:
– Ну?
– Мне срочно нужна сопилка. Лучше сейчас.
Танька рухнула на кровать, провела ладонью по лицу и мрачно выдала:
– М-де. Моя староста сошла с ума, – вздох, – какая досада.
Глава 6
По злыдневу следу
М-да. Ну как это теперь понимать? А главное – как дальше работать?
Я мрачно рассматривал свое отражение в созданном из водных капель зеркале. Кирилл старался не ржать, но ничего не выходило.
– Это что такое? – мрачно спросил я.
Кирилл подавил очередной смешок, рвущийся наружу, и только покачал головой:
– Ну и угораздило тебя. Я, конечно, такое слышал, но воочию видеть не приходилось. Удружил прыстрастник.
