Когда меняешь место жительства, перемещаешь вместе с собой целую реальность, планету собственных вещей, атмосферу, которую создавал и которой жил. Свой фон, свои краски, галактику мелочей и нюансов, которыми страшным образом пронизано нервное облако любого существования. Прошлый мир всегда оставался динамичен недолго, он быстро привыкал к новым точкам на оси координат и опять костенел, а наше нынешнее мироздание мы были вынуждены тянуть во вместительной коляске из-под уже большого малыша. А в двух тощих рюкзаках были уложены кое-какие подробности наших предметных вселенных. Общий мир и мир каждого в отдельности.
Перемещая вселенную-себя, мы растворялись в ее бесконечной громаде и всей этой исключительной массивностью двигались из ниоткуда в никуда. Собранные предметы, казалось, давали ощущение жизни, присутствия на положенном им месте, одновременно служа и развлечением, и удобством, и чем угодно.
Грустно размышляя на подобные темы, двигаясь взглядом от звезды к звезде, неожиданно я переместился в совершенно другое место. То проявилась равнина, исполненная не растрескавшегося бетона, а самой настоящей рыжей бугристой, прекрасной внутренней красотой земли. Впереди на горизонте возвышались дымные силуэты гор, незнакомое сизое солнце низко висело будто не на своем месте.
Зуб исчез, пропали звезды и Алисы рядом не оказалось, а у меня дрогнуло в области сердца, несмотря на давно переставший прощупываться там перестук. Коляска обнаружилась за спиной, я повернулся к ней, обрадованный знакомым предметом. Я протянул было руку, но коляска с лошадиной прытью отскочила в сторону, подняв волнистый шлейф золотистой пыли. Еще один шаг за ней, и проклятая опять отпрыгнула, успешно справляясь колесами с рыхловатой почвой.
Я осознал, что странный шум, незаметно сменивший прозрачную тишину, зловеще реален и исходит из-за моего левого плеча. Полнясь нехорошими предчувствиями, которые принялись размножаться в моем разуме с неистовой скоростью, я поспешно крутанулся вокруг своей оси. Темная низкая волна, вздымая пылевое облако, сумрачно близилась в мою сторону, издавая лязгающий шум и хаос. Я невольно попятился, с ужасом разобрав в дьявольском клубке множество тощих собачьих туш, несущихся в зверином вожделении друг по другу и нацеленных демоническим множеством глаз на мой бледный силуэт. Количество их виделось невыносимое, я осмыслил абсолютную бесполезность своего древнего оружия и, отшвырнув прут, бросился за коляской, пустившись с невозможной прытью. Внутри коляски, среди прочего барахла, как то: ярко-желтого зонта с именем некоего отеля; Алисиных инструментов, красок и лаков, с помощью которых она упражнялась на собственных ногтях; моего теннисного мяча; зеркала; нескольких сменных тряпиц для тела; нескольких острых бритв; старинного шприца; клубка отличной веревки; нескольких книг; ручки и блокнота, исписанного донельзя, – призывно подпрыгивал под шахматной доской и перчатками замечательный пистолет. Заряженный двумя пулями, но достаточно современный, чтобы избавить от необходимости метиться, и догонявший любого врага, набравшего самую большую скорость не важно в какую сторону. Подле него еще имелись колода карт и большая бутылка виски выдержкой примерно лет триста.
Жуткий ор нарастал. Казалось, холодные руки забрались на мои раскаленные плечи и маниакально массировали их, убеждая отдаться неминуемому. Ноги то наливались адреналиновой силой, то, напротив, отчаянно слабели, словно готовясь подкоситься. Проклятая коляска двигалась быстрее меня, она предательски уменьшалась в размерах, взращивая за своей скрипучей сущностью протяжную пылевую стену, непривычную ласку которой я принимал на грудь и в мелодичное стекло ионизатора.
«Алиса… Где же ты?..» – мелькнула в голове пронзительная мысль под хруст песка на стекле.
Ионизатор запотел толстым слоем, жирные капли деловито стекали снаружи и внутри. Вместе с пылью они принялись лишать меня столь необходимого мне сейчас зрения.
Имя моей женщины зажгло изнутри энергию, посредством которой я смог бежать адским темпом еще некоторое время, финалом чего стало липкое пришествие темноты, когда солнце равнодушно утекло за фантомный горизонт. Коляска тоже пропала из виду. Казалось, я остался один на один с приближающейся к моим пяткам собачьей сворой, и лишь едкое пылевое тело, штопором вьющееся по земле, так или иначе определяло направление моего бега. Силы почти оставили меня, в злобном автоматизме я продолжал уносить ноги, в голове уже проиграв поединок. Словно мантры, нашептывал я имя ее внутри себя, дабы не упасть или не споткнуться.
Тьма густела, будто насмехаясь надо мной.
Вскоре предметы вокруг перестали быть явными. Пыль я уже больше чувствовал стеклом, нежели видел. Неожиданно и доверительно задрожал вдали оранжевый огонек, мистический на фоне всеядной смолы. Как к последней надежде, я припустил к нему, собирая в ладони и ловя между пальцев ошметки собственных сил, толкая себя в спину отрывистыми ругательствами, начав тонко и глубоко завывать от возведенной в степень усталости.
Огонь приближался, из всего, что окружало меня в изнурительной мизансцене, он оказался самым честным, маня и даваясь, будто отвечая на приложенные мною усилия к его достижению. В предельной близости от его языческого танца, подрагивая на собственной сволочной сути множеством крупных теней, рожденных от голодной и пространной ярости, к моему несметному удивлению и восторгу, обнаружилась совершенно неживая коляска. Она печально бросилась мне под ноги, и в тот же миг была сметена измученным телом, что, покатившись по земле, героически сумело выдернуть из тканых узостей беглянки холодный для горячих рук пистолет. Мгновение – и я стоял уже лицом к псам. Пистолет нервно раскачивался по заданной амплитуде, поздновато проявившись, как бесполезный икс в многочленном уравнении, а ноги самовольно пятились. Псы тоже сбавили темп и, смазывая друг друга рядами, волной окатили дрожащий полукруг, отбрасываемый высоким в стройности огнем. Количество их было так велико, что собачья волна почти в минуту омыла окружность жаркого света, сотканного из деревянной смерти исполинских стволов, жадно обгладываемых самым яростным в своей величине костром, который я когда-либо видел. Он протяжно шумел, скоро извиваясь в тысячах оранжевых рук, и трещал так, что душа содрогалась, а жар от его титанической фигуры был настолько невыносим, что я припал к земле, наблюдая, как собаки мечутся по кругу, страшась приблизиться к жарящей третьей силе слишком близко.
Недолго я отдохнул, переведя дыхание и собравшись с мыслями. Раздразненная психика рисовала тощие оскаленные силуэты, ползущие ко мне, но пистолет, взлетая в ладони, так и не обнаружил ни одного дерзкого зверя слишком близко. Псы затихли, сбившись в тысячеглазое чудовище в нескольких десятках метров от меня.
Спустя короткое время, стараясь вжаться как можно глубже в землю, я пополз вокруг колоссального пламени, от которого в минуту превратились в пепел скромные ткани на моем теле.
После энного количества усилий с другой стороны оранжевой ярости мне привиделась Алиса. Она сидела на раскаленной земле в позе лотоса, пристально глядя во всеядный костер, в глазах ее дрожали темнота, алые брызги и слезы, а волосы демонически развевались, горя на кончиках тревожными искорками. Пепельные клочки ее короткой зеленой туники печально тлели остатками на плечах и коленях. Она не реагировала на мое появление, продолжая таинственный диалог с огнем.
