– Заведи собаку, – ухмыльнулась она.
– Не подумай, – замахал я руками, – я не привязываю это к тебе, хотя ты безумно нравишься мне и, пожалуй, я скоротал бы с тобой остаток жизни. Но ты дала понять… И я уважаю чужой выбор. Вообще, не знаю, почему я это вспомнил. Хотя – знаю! Несколько дней назад я сделал предварительный заказ. Позвонил по телефону, который дал приятель. А тут просто смотрел на тебя, говорил с тобой и подумал: как прекрасно, что ты живая, как замечательно, что ты непредсказуема, что ты не будешь делать только то, чего хочу я, что у тебя есть и отрицательные эмоции. Смотрел на тебя и думал: какая прекрасная жизнь сидит рядом со мной, гипнотизирует меня взглядом, говорит забавные вещи… Зачем мне кусок металла, про который я буду знать, что он металл. Где-то там… в глубине своей… где должна быть душа, там рвет и мечет малютка-мотор… – Я допил очередную чашку. – Хочу душу…
Повисла пауза. Будто случайно я посмотрел сквозь стекло стола на тонкую разметку ее замечательных ног с красивыми стопами. Такими, которые редко бывают даже у очень красивых людей.
– Симпатичные ножки, – сказал я, дабы заполнить возникшую пустоту.
– Очень красивые, – со строгим видом поправила она.
– Очень, – легко согласился я.
– Никогда не путай.
– Постараюсь.
Опять возникла пауза, в этот раз нежная, и мне сделалось престранно легко.
– Ты очень хороший, – спрятала она глаза. – Прости, мне нужно уйти.
– Но у нас еще, – я глянул на часы, – пятнадцать минут… – Ощущение легкости рассыпалось в пыль. – Пожалуйста…
– Я должна. – Лицо ее исказилось, красивые ноги распрямились. – Так нужно. – Минуя меня, она бросилась к вы ход у.
– Ты обещала, – метнул я коварство ей в спину, – пятнадцать минут.
Совершенство зависло возле двери. Она не открылась. Улица была поглощена дождем, проливным и сильным настолько, что строения напротив едва различались, а мечущиеся по тротуарам редкие фигуры напоминали несчастных из фильмов про апокалипсис. Я подошел с левой стороны, и мы вместе долго разглядывали дождь.
Спящий официант принес еще по чашке кофе.
– Скоро напьемся до эксцентричности, – сказал я, принимая в руку горячую посудину.
– У тебя было такое? – теряясь взглядом в стихии, спросила она.
– Конечно. Перед всеми важными миссиями, которыми была полна моя не очень разнообразная в этом плане жизнь, я обязательно напивался кофе. Напивался до эксцентричности и всегда выполнял миссии с блеском.
– Это вредно, – печально сказала она.
– Человек разумный склонен к суициду, – улыбнулся я. – Хотя бы потому, что пьет кофе. Это твоя замечательная мысль…
– Рада, что тебе понравилось, – еще печальнее произнесла моя судьба, если предположить на секунду, что судьба есть.
– Я не отпущу тебя, – гипнотически лаская ее профиль, заявил я.
– Люблю дождь, – в ответ отозвалась она. – Мне всегда хорошо, когда он идет.
– Дождь – мой союзник, – поведал я. – В моей жизни он идет тогда, когда надо убедить меня в исключительности момента. Солнце же обозначает рутину.
– Ты думаешь, что этот момент исключительный? – спросила она.
– Думаю, да, – подтвердил я и осторожно дотронулся до ее щеки губами.
Кожа была очень нежной.
От нее пахло волнующе.
Сердце мое стеклянно задребезжало внутри грудной клетки.
Она же краем глаза полоснула по моей смущенной личине и опять погрузилась в дождь.
А он все лил, и мне было хорошо.
Он словно вязал нас прочной теплой нитью.
Он не просто так вдруг начался тогда…
2
Потом она не пойдет к нему, даже не вернется за вещами.
Мы будем лежать на кровати, натянув простыню по самые подбородки, и лениво переговариваться. Прямо перед нами будет окно во всю стену, за ним мы будем изредка видеть птиц.
Мы будем стесняться. Слегка.
Иногда мы будем курить.
Иногда прикладываться к бутылке вина.
– Может, мне сходить? – спрошу ее я.
– Зачем они мне? – резонный вопрос. – Для воспоминаний?
– Не знаю.
– И я не знаю, – улыбается она. – Пусть лежат где лежат.
– Пусть, – не протестую я.
Минутная пауза.
– Думаю, мы сможем купить мне одежду? – Она лукаво заглянула в уголки моих глаз. – Драгоценности, машину…
– Машина у меня есть, – пожал я плечами. – Не люблю ее водить, нынешнее метро весьма оперативно, я успеваю больше на метро. Но в твои задачи не входит побольше успеть, поэтому ты можешь ездить на машине. – Я повернулся на бок и увлекся ее профилем. – Одежду как проблему я вообще не рассматриваю. А драгоценности… Что ж, кое-что мы сможем купить…
– Это шутка, – отозвались ее губы. – Я не умею водить машину, в драгоценностях тоже не вижу проку.
Я прижался головой к ее плечу.
– Но одеваться люблю.
Это было странное ощущение.
Чуть детское, чуть сексуальное, удивительно комфортное.
– Что ты чувствуешь? – спросила она.
– Импульсы органов чувств поступают через множество рецепторов, – отозвался я в ее плечо, – и удовольствия, и мышления, сгенерированных происходящим, памятью о происходящем, памятью о памяти происходящего, об ощущениях и прежних переживаниях. Конечно, я вижу лишь свою действительность, и твоя может быть в корне отлична от моей, но, как бы то ни было, мне сейчас очень хорошо, и я очень хотел бы, чтобы ты чувствовала себя приблизительно так же.
– Не волнуйся об этом. Когда мне будет плохо, я буду курить.
– Ты курила.
– Я буду курить одна, то, что мы выкурили с тобой, – другое.
– Тогда мне будет достаточно закурить тоже, чтобы нивелировать твое неудовольствие.
– Видишь, как все просто. Главное, чтобы было что-то общее. Хотя бы сигарета. От этого можно плясать дальше.
Все это время идет дождь.
Мы слышим его, он ласкает наши уши.
Он ненавязчиво стучится в наше окно.
И миллионы таких же окон, как наше.
Определенно, наше – приятнее, чем – мое.
По содержанию, а оттого и на слух.
Дождь создает ощущение присутствия только нас, инициирует иллюзию спрятанности. Мы чувствуем, что стоит ему прекратиться, и отношения перейдут на новый виток, потому что все станет немного иначе.
Это будет точно испытание для нас двоих.
Определенно: нас – лучше, чем – меня.
