– Покажи мне себя, – резко сказал ей я, вернувшись после медлительной прогулки по своему новому дому, насмотревшись в идеальные окна на горные виды и рыжие, и седые леса, и небо непривычно белое, до боли в глазах. Предметов в новом доме было немного, гуннулы явно исповедовали минимализм, а небольшие коробочки, оставленные то там, то здесь, – внешне не признавались в своей функции, чаще сливаясь с полом.
– Показать себя? – Этой фразой Алиса была изловлена почти подле самого выхода, за округлой дверью которого назойливо маячил первый посетитель. Потом их будет очень много – от политиков и военных до журналистов и телевизионщиков, зловещих сектантов и просто любопытствующих.
– Ты отличаешься от того, к чему я привык? – устало процедил я, вспоминая зубастые лица увиденных гуннулов-охранников.
Женщин этой расы я не видел, и мне стало интересно.
– Отличаюсь. – Алиса обернулась ко мне, на прекрасном слепке лица покоилась холодная, но улыбка.
– Я хочу видеть! – Тон мой не терпел возражения.
– Не боишься? – большими глазами задала она вопрос.
– Нет! – ответил я, подмечая, что глаза ее становятся еще больше.
– Почему? – грудным голосом выдохнула моя врагиня, продолжая меняться в лице.
– Я знаю тебя столько лет. – Голос мой чуть размягчил собственную твердость. – Я знаю твой запах… твой голос. Ты слишком моя, чтобы я мог ошибаться или бояться. – Последнюю фразу я произнес почти немо.
Вороные волосы Алисы распались волнистой россыпью, образовав оправу пышной прически сквозь легкий живописный беспорядок, – гуннулы умели управлять своим существом, до корней волос. Глаза вытянулись до висков, напомнив формой головастиков, а губы сначала рассеклись в джокерской улыбке, а потом распались в большую хищную гримасу, обнажив два ряда острых белых зубов. Казалось, их очень много, они были густо, но ровно насажены прицельно друг над другом, создавая иллюзию точной копии верхней челюсти по отношению к нижней. Размашистость черт бросалась в глаза и даже чаровала, но при ближнем и более подробном соотнесении столь сложных геометрических фигур выявлялся капризный лик броской привлекательности. Настоящая Алиса была выше ростом – по сравнению с моей привычной – имела большую грудь, а в обширных глазах ее плескалась сложная совокупность эмоций.
– Я нравлюсь тебе такой? – жадно спросила она, позволив мне себя разглядеть.
– Знаешь, я так привык к тебе, что, кажется, между слов… всегда видел тебя той, какая ты есть… – отозвался я, немного ее помучив. – Я не вижу разницы… – ее благодарность в тот миг имела сложную кристаллическую решетку, словно фейерверк расцветился в огромных ромбовидных зрачках, осыпаясь на меня миллиардами искр.
– Это приятно, – призналась Алиса наконец, совсем по-земному спрятав глаза в пол.
– Я не стремлюсь сделать тебе приятно сейчас.
– Знаю, слышу. – Взгляд моей женщины посуровел и вернулся к моим недобрым глазам.
– Я не хочу, чтобы ты менялась, будь той, какая ты есть на самом деле.
– Уверен? – Взгляд ее будто остекленел.
– Более чем. – Я был уверен.
Я действительно почти не увидел разницы, новая Алиса мгновенно вросла свежим образом в высоченную стопку воспоминаний, по которым я полез, точно Джек по бобовому стручку в небо. Кое-где в старой памяти я уже замечал хищные черты ее, что явным образом проявились только что.
– Знаешь, – задумчиво молвила Алиса, теряясь мыслями далеко за окном. – Я и сама не знаю, какой из образов мне более родной теперь.
Позже, сидя на кресле из зеленого куба, попивая черную жидкость, что будет гуще и темнее горячего шоколада, я спрошу:
– Сколько лет живут гуннулы?
То было странное безвкусное вещество, оказывающее эффект сродни земному пиву.
– В среднем около восьми сотен лет, – настороженно ответит Алиса. – Не больше тысячи.
– Замечательная жизнь, – восхитился я, потягивая инопланетное пиво, – мне кажется, это оказывает влияние на ваши взгляды. Слишком уж легко вы принимаете решения апокалипсического характера. – Взгляд мой снова не выглядел добрым. – У нас это называлось гордыней и считалось смертным грехом.
– Пожалуйста, прекрати! – Она обычно терялась от увесистых диалогов со мной в глубинах обширного дома, принимаясь открывать разбросанные по углам коробочки и запускать неведомые мне механизмы.
– Почему – собаки? Почему вы не оставили в живых медведей? – Иногда я шел за ней по пятам.
– Никто не должен был остаться в живых вообще. – Гуннулы оказались очень взрывными, я удивлялся тому, как не замечал столь массивный темперамент раньше. – Ни человек, ни собака, ничто живое! А после, когда требовались иные решения сложившейся ситуации, мы попадали под действие Вселенских правил захвата, мы не могли натравить на вас тигров или еще кого-то… Это могли быть животные более слабые, но их могло быть много…
– Еще вопрос. – Это доставляло мне удовольствие. – Куда делись трупы, когда все умерли? Ты помнишь… – Мурашки в тот момент проснулись, впервые почти за сотню лет.
– Их сожрала Аномалия, – страшно ответила жестокая гуннулка. – Все до одного.
– Как это возможно? – Я похолодел.
– Не знаю. – Казалось, ей самой было страшно. – Никто не знает. Она сумела изменить атмосферный код, и все просто растаяли. Кроме тех немногих, кто выжил.
– Занятно, – язвил я, подглядывая за ее движениями над странным прибором, напомнившим мне швейную машинку древних времен. – Что ты делаешь?
– Пришла срочная почта. – Алиса вздрогнула от вопроса.
– Что пишут?
– Меня ждут на заседание, – ответила она, нажимая многочисленные кнопки на округлой панели и иногда подкручивая себе в такт вертикальное колесо. – В Конгрессе… По твоему поводу. И не только.
– Заседание? – Это было что-то новое.
Моя инопланетная подруга научила меня пользоваться проектором: прибором, раскрывающимся в два приема из невысокой фиолетовой коробки твердого материала. Круглая гладкая линза рассказывала на непонятном языке о событиях федерации, там часто мелькало мое лицо и лицо Алисы, интонация была пугающей, как и мои помятые изображения. Сам того не желая, я стал местной телезвездой, было и занятно, и тревожно наблюдать собственные недобрые черты в предвзятых политических программах. Других передач я почти не смотрел, исключение – приключенческие нарезки, рассказывающие о планетах вселенной, о населяющих ее душах, о космосе вообще и Гуннуле в частности.
С трудом и с Алисиной помощью я узнал, что федерация представляла собой десяток рас, уютно расположившихся на дюжине планет в созвездиях Скорпиона и Осы, некогда объединившихся для достижения общих целей. Единожды я захватил окончание программы о Земле, люди были изображены в почти животном качестве, самые отвратительные моменты массовых убийств и убийств Матери Природы красочно мелькали в высокотехнологичной линзе. Я вспомнил о криминальной трансплантации органов, о богатстве форм насилия, о гигантских мусорных территориях, о кровавых лицах людской алчности и ненасытности…
