Я отнял вкусные пальцы от ее щек, заведенно собрал дорогое мне тело в голодные объятия и начал жгуче и голодно целовать.
– Мы спасемся, нас всего трое, – заученно шептал я, гладя ее волосы. – Ты даже не представляешь, как мы сильны… Я выяснил такое…
– Мы еще сильнее… – сухо ожила лже-Алиса, заставив меня вздрогнуть. – Потому что вас всего двое… Я никогда не имела отношения к твоей расе. Это-то и удивительнее всего…
8
Высокий статный гуннул с серебряными волосами и в неизвестной мне военной форме жестоко зарезал меня долгим взглядом так, что я почувствовал запах его ненависти. На боку стопроцентного офицера висел тяжелый пистолет, а коричневый материал формы отливал металлом. Кроме меня и него в просторной зале с повсеместными стенами-окнами окраса разбавленного неба была Алиса. Она и вела диалог с пришельцем, пока я сидел в отдалении в массажном кресле, позевывая и постреливая в них взглядом. Декорациями предстали плоские длинные помещения, наложенные друг на друга и впаянные в стылый голый камень тысячелетних гор цвета нефрита, вокруг которых во всю ширь, доступную взору, раскинулись иные кручи, густо заросшие рыжим и сизым лесом. Небо освещалось настолько далекими звездами, что их было почти не разобрать.
Диалог вскоре увял, будучи и так не слишком эмоциональным. Гуннул еще раз посмотрел на меня, желая мне страшного, после чего удалился в широкую прозрачную дверь, исполненную самостоятельности. В окно я увидел, как оранжевая металлическая птица взмыла с короткой взлетной полосы от нашего крыльца.
Алиса, одетая в комбинезон цвета аквамарина, очень тугой и матовый, приблизилась. Глаза мои сверкали вопросами, и она не смогла долго изображать задумчивость.
– Какое-то время назад этот гуннул был моим мужем, потом я ушла на задание, – устало призналась она, храбро глядя мне в переносицу. – Никто не планировал, что оно так затянется. Мы были военными и терпеливо исполняли долг. Так прошло более трети моей жизни. Потом из группы замещения я осталась одна, и для контроля над экспериментом, в котором ты остался последним, для протокольной фиксации меня оставили еще на сто лет. – Она улыбнулась своим мыслям. – И я могла тебя убить или хотя бы попытаться это сделать, когда вокруг еще были люди. Я понятия не имела, что ты – неправильный гормонал. Что тебя невозможно будет убить потом. Этот гуннул ждал меня и сейчас пришел за мной, а я с трудом его вспомнила. Но вспомнила. И ничего не почувствовала. Ты словно сбил мой программный код…
– Столько времени прошло, – пожал я плечами, не видя в узнанном ничего особенного и понимая, что в текстах этих сокрыта женская хитрость.
Меня выпустили из черного квадрата месяц спустя. Алиса действительно могла диктовать свою волю странному миру, первый опыт прошел удачно. На меня надели прозрачно-молочный браслет, который фиксировал плавные передвижения внутри просторного дома Алисы и не поддавался воздействию извне. Мне не разрешалось покидать дом, на пористой площадке перед входом, на высоте множества километров над уровнем нуля, пристально несли службу два широченных гуннула и бесшумно висел патрульный корабль. Кроме того, за мной следил созидательный компьютер, черпая бездну информации из проклятого браслета.
Огромную часть времени я пробыл в глубоком аутизме, с трудом реагируя на раздражения, и большей частью сознания увлеченно плескаясь в глянцевом океане подсознания, где невыносимым грузом плотно складировалось неоднозначное прошлое. Я перемалывал старые диалоги, находя в них подтверждение тому, что во всем безумии распахнулось перед наивным взором.
– Наверное, все остальное находится в музее, – как-то сказала Алиса.
– В музее? – не понял я ее. – Каком музее?
– Межгалактическом, – очень серьезно выдала моя женщина, – куда ходят уродливые пришельцы разглядывать все эти вещи… в разделе «Земля». И везде таблички с описанием – для чего то, для чего это.
В другом свете припомнилось мне еще кое-что.
– Я боюсь, – сказала Алиса в первую ночь и прижалась ко мне каждой клеткой.
Дрожащие пальцы ее пытались врасти в мои ладони, бледно отливающее фосфором лицо мое тонуло в теплой саже ее уютных волос.
– Чего именно? – не понял я, втягивая носом далеко в голову тонкий Алисин запах.
– Темноты, – ответила она, и даже в этом насыщенном мраке я заметил, как широко распахнуты ее глаза, – и того, что будет. И еще. Иногда мне кажется, что мы в какой-то мере являемся глазами их, – продолжила Алиса в той же непримиримой тональности. – Этот камень стоял тут несколько сотен лет и не был тронут. Думаешь, совпадение?
– Кого – их? – переспросил я, ловя себя на мысли, что пытаюсь искать в ней ответы на свои вопросы.
Моя спутница по жизненной кривой любила задавать немереное количество вопросов. В свое время это позволило нам остаться вместе и не быть разорванными исполинской силой отторжения старого и желания нового, потому что я умел находить ответы на самые странные ее вопросы. В этом смысле она навсегда осталась маленькой Алисой, постигающей мир или, как можно выразиться сейчас, находящей подтверждение ему в моих словах. А я был ее белым кроликом. Но не тем, за которым прекрасная крошка шагнула в глубокую кроличью нору. А подопытным. В нынешнем свете метафора так выглядела точнее.
– Как называется ваша раса? – пересохшим голосом спросил я у новой Алисы, когда мы первый раз вступили в апартаменты формы шоколадных плиток.
Я злился на нее, катал желваки, кусал губы в невидимой борьбе. Я выпросил черный комбинезон с карманами и убрал в него руки, прогуливаясь в новом обиталище с независимым видом.
– Гуннулы. Мы лидеры в федерации нескольких рас, – виновато ответила, как ни крути, моя неземная женщина. Она старалась держаться у меня за спиной, теряясь от хлесткого взгляда, который тыкался по углам, точно слепое насекомое.
– И как называется ваша планета? – вопрошал я предельно сухо, намеренно обращаясь ко всему инопланетному множеству в ее печальном лице. А еще я щурился от непривычного света, в котором было больше серебра, нежели я привык у себя на Земле. Свет был очень яркий, пронзительный, чуть бирюзовый и заставлял щурить глаза, но так было ровно треть времени, а большей частью над Гуннулом стояла ночь. И не было вкуса металла, к которому я привык там, разбив ионизатор.
– Планета Гуннул… – отвечала Алиса, покусывая губы тоже, но по другой причине, и мелькая размытой фигурой в уголках моих суровых глаз. – В созвездии Скорпиона… – Обширные туманы вечными телами стелились вдоль гор, иногда бывая декоративно низкими, иногда – рослыми и клочковатыми.
– Это ее я вижу за окном? – вперился я булатным взором в широкое стекло, молчаливо-красноречивое.
– Да, – не без гордости подтвердила она.
Я углубился в параллелепипеды комнат, наблюдая одинаковый телесный цвет полов и потолка, при заковыристости витиеватого черного узора в некоторых комнатах и при общей чуть тонированной прозрачности стен. Позже я узнал, что линзы этих стен делались из полимера, что высвечивал темноту насквозь, создавая иллюзию дня на улице. Изнутри жилье подсвечивалось длинными лампами, поливающими пространство мерным светом свинцового цвета, но одуванчиковой легкости.
