Файдар прервал разговор, обратившись к Павлову:
– Налей еще, Боря!
– Может, не стоит?
– Налей! Прошу.
– Отец?! – воскликнул Гафар укоризненно.
– Не лезь, сын!
Павар налил сто граммов.
Файдар залпом выпил.
– Не могу, братья, плохо мне. Ой как плохо. Так плохо даже в плену не было.
– Это понятно, – вздохнул Дугани.
Павар передал ему початую бутылку:
– Спрячь!
– Угу!
Фади положил емкость под сиденье, там надежнее.
В окно постучали.
Гафар открыл дверку.
Рядом с машиной стоял полицейский.
– Вы кто? – спросил он.
– Кто мы? – переспросил Гафар, – я брат девушки, что должна была стать женой на этой свадьбе, сзади мой и ее отец, с нами наши друзья, а мать и сестра и родственники в рефрижераторе. Ты еще что-то хочешь узнать, полицейский?
– Сожалею, – смягчился молодой страж порядка, – меня послали найти владельцев машин и объявить, что приезжие должны покинуть селение.
– Должны? Место, где убили наших близких?
– Извините, я не так выразился, приезжие могут уехать, но если желаете оставаться, то… лучше не стоит. Из Кабула передали, что прилетит группа американских офицеров с представителем администрации президента, смотреть место обстрела, а с ними обязательно и спецназ американский. А тот разгонит всех, не глядя, погиб кто-то у кого или ранен. У них задача: обеспечить безопасность комиссии. Вам лучше уехать, если вы не местные. А вы, как понял, не жители Урдуна.
– Все сказал? – выкрикнул Файдар.
Гафар объяснил:
– Это отец, не обижайтесь.
– Не обижаюсь. Соболезную. Я все сказал, но лучше уехать.
– Ясно.
– А пикап и микроавтобус чей, не знаете?
– Все наше.
– Забирайте. Вертолеты должны прибыть через час.
Полицейский отошел.
Файдар сощурил глаза:
– Комиссия?
Он ткнул в плечо сына:
– Гафар! Здесь много стреляли, что с оружием?
– Его собрали.
– Все не могли собрать. Надо найти или автомат, или карабин, а лучше пулемет. Был тут ПК с лентой у парня какого-то.
– Ты что задумал, капитан? – спросил Павар.
– А ты не понял? Я хочу завалить парочку лощеных американцев с их местными подстилками.
– Уже завалил. До того, как они выйдут из «вертушек», здесь все прочешет спецназ и, увидев даже пугач в руке, расстреляет к чертовой матери. Ты этого хочешь?
– Тогда езжайте, я остаюсь.
– Так, говорил, не надо пить. Гафар!
– Да, дядя Павар!
– Двигай к пикапу и гони его в Кундар, мы следом.
– А автобус?
– Потом заберете, если найдете на месте. Да и кому он теперь нужен из ваших родных?
– Понял.
– Давай, Гафар!
– А чего ты раскомандовался моим сыном, Павлов? – спросил захмелевший Файдар.
– Давай, капитан, о субординации поговорим позже, у тебя дома. И не дергайся, не выпущу из машины.
Файдар повернулся.
Павар кивнул Гафару:
– Давай, быстро!
– Угу. Пошел!
«Ниссан» и «Тойота» выехали из Урдуна.
В селении Кундар их уже ждали. Вернее, ждала жена Гафара. В Кундаре уже знали о трагедии.
Гела стояла у ворот бледная как смерть, сбросив платок, распустив пышные черные волосы. Она нарушала обычаи, но ей сейчас было не до них.
Увидев мужа, бросилась к нему. Повисла, прижавшись, и… соскользнула, упав без чувств на землю.
Гафар поднял жену на руки, внес в дом.
Файдар и подошедшие соседи молча смотрели на эту сцену.
Павар сказал:
– Мы поедем, Видад. У вас начинается траур, мы будем лишними. Но знай, в дукане Кабула, в наших домах тебя всегда примут как самого дорогого гостя. Посчитаешь возможным или если что-то будет нужно, приезжай.
– Спасибо вам, друзья. Вы уж извините, такое вот вышло празднество.
– О чем ты? Прими соболезнования, но держись, все же ты не обычный афганец, ты офицер.
– Спасибо, мужики. Езжайте. Я приеду, как смогу. Обязательно приеду. Кроме сына и его семьи у меня в этой стране больше никого не осталось.
– Будем рады.
Бывшие сослуживцы обнялись, и «Тойота» ушла в сторону Кабула.
Над северным перевалом проследовали два вертолета, над ними истребители и ударные «вертушки» американских ВВС.
– Эх, ввалить бы по вам из «Стрелы», суки.
Подошел арычник.
– Прими соболезнования, брат.
– Спасибо, Мустафа.
– Как сам-то сумел выжить?
– Случайно, отошел позвонить. Лучше бы не делал этого и был бы сейчас с семьей.
– Разорванной в клочья.
– Пусть так, но вместе.
– От тебя пахнет спиртным.
– И что? Соберется шариатский суд и приговорит меня к смерти? Но, Мустафа, мертвых к смерти не приговаривают. А я мертв, душа моя погибла под американскими бомбами.
– Не говори так, брат. Мы все с тобой, все селение. И не надо говорить глупостей. Какой шариатский суд?
Файдар осмотрелся. Вокруг мужчины кишлака. Все смотрят сочувственно, и видно, что искренне соболезнуют ему.
– Простите, братья, я хочу побыть один.
– Твое право, – сказал Мустафа, – но после этого, ты знаешь, где найти меня.
– Знаю.
– И еще один вопрос, если позволишь.
– Ты насчет похорон?
– Да!
– То, что осталось от… Иман и Гульры, увезли в Кабул. Когда отдадут, не знаю. Отдадут – похороним. Я скажу.
– Хоп. Держись, брат, ты мужчина, ты должен держаться.
Кивнув собравшимся, Файдар зашел в дом. Там уединился в большой комнате, попросив не беспокоить его. Видад молился.
На следующий день, в пятницу, 22-го числа, состоялась праздничная молитва. Были на ней и Видад с Гафаром, но по окончании сразу же ушли, когда другие сельчане продолжали обсуждать дела, и в первую очередь трагедию в Урдуне, открыто и гневно высказывая свое презрение к подлым убийцам.
В понедельник, 25 августа, когда Файдар собрался к арычнику Мустафе, его сотовый телефон сработал сигналом вызова.
