Полицейские выполняли роль статистов, и только медики хоть что-то делали. Они тяжелых раненых грузили в машины, и те с сиренами уходили в Кабул, средним и легким оказывали помощь на месте. Прибыл специальный рефрижератор с командой афганских солдат. Те стали грузить в холодильную камеру останки трупов. Никаких мешков, контейнеров. Что находили, то и забрасывали в рефрижератор. Файдара друзья вывели к своей машине. Усадили на заднее сиденье, Дугани включил климатическую установку. Гафар находился у рефрижератора. Павар открыл бардачок, достал оттуда бутылку водки, завернутую в плотный кусок войлока, облил водой из термоса, поставил под кондиционер.
– Как знал, что пригодится.
– Налей, – сказал Файдар.
– Подожди, капитан, остынет, налью, сейчас ее пить невозможно.
Видад закурил сигарету.
Протер мокрым полотенцем лицо, все в синяках и ссадинах.
– Вот так, мужики. Была семья – и нет семьи.
Дугани проговорил:
– Сочувствую, капитан, но у тебя семья сына осталась, внук. Только ради этого надо жить.
– Мы жили, когда служили, потом выжили в плену, затем существовали здесь, кто как мог. Привыкли. Кто из нас был счастлив? По настоящему счастлив?
Павар и Дугани промолчали.
– Вот и говорю, война сломала нашу жизнь. Плен, унижения, новые условия, а все самое лучшее там, на севере. В России, в Союзе осталось. Но все-таки мы привыкли. Дрались с талибами, когда они налетели стаей на Афганистан, круша на своем пути все, что еще оставалось от древней цивилизации. Отбились. Пришли американцы, с ними их марионетки из НАТО. Коалиция, мать ее. Но тогда думал, что натовцы поведут себя, как мы в восьмидесятые. Хоть какой-то порядок наведут, хоть что-то для людей сделают, как мы строили школы, больницы, дороги, тянули свет в кишлаки, строили заводы, фермы, жилые кварталы в крупных городах. А вышло как? Американцам Афганистан нужен только для того, чтобы насолить России. С талибами они воюют, армию афганскую создают по натовскому образцу. Да хрен там, – перешел Файдар на русский язык и вновь вернулся к местному, – талибы весь юг держат, а янки сидят в своих фортах и убивают, калечат афганцев. Разве в восьмидесятые здесь кто-то мог купить синтетическую наркоту? Да героина не было, лишь марихуана. А сейчас? Да что говорить. Они убили мою жену, мою дочь. Они мою душу убили.
Водка охладилась быстро. Проверенный способ: завернутая в мокрый войлок бутылка на ветру быстро охлаждается.
Павар взял емкость, снял чехол, достал из бардачка складной стаканчик, налил сто пятьдесят граммов, протянул Файдару:
– Выпей, капитан!
Видад выпил, не поморщившись, и тут же прикурил следующую сигарету.
Подошел Гафар, постучал в окно.
Открыл Дугани:
– Садись, парень, на переднее место.
Гафар подчинился. В руках он держал сверток.
Файдар спросил:
– Ну что?
– Всех погрузили. Мать и сестру я сам. А это, – развернул сверток, в котором блестели золотые украшения, – снял.
– Зачем?
– Затем, что солдаты, прежде чем останки в рефрижератор бросать, осматривали их и все ценное забирали. У них полные карманы украшений, а офицер только ухмыляется. Долю свою потом возьмет. И это тоже афганцы, наши братья, – не видел бы, не поверил. Затем и снял с Гульры украшения. Чтобы мародерам не достались.
Спросил Павар:
– Количество жертв и пострадавших установлено?
– Говорил глава поселения, что вроде около ста погибших и более ста раненых, тридцать тяжело. Больше мужчин погибло, но и женщин хватает и детей. Девочку лет пяти сняли с арматуры. Взрывной волной отбросило на перекошенные ворота. Арматура и пронзила ее. Впрочем умерла до того, у нее глаза были выбиты, страшные черные дыры вместо глаз, из которых стекала мутная с кровью жидкость. А пацаненка чуть постарше на куски разорвало. Он у бака с водой был в момент взрыва, так все порвало в клочья. И все рядом – голова, тело, руки, ноги. Страшно.
– Полицейские закрыли кишлак?
– Зачем? Это если бы тут американца, всего одного, и не убили даже, а покалечили слегка, то закрыли бы все и устроили зачистку. Мы не американцы. Сейчас рефрижераторы уйдут, уедут и полицейские и медики. Кого-то успеют похоронить до захода солнца.
– А с нашими что? – спросил Файдар.
– Мать и сестру, – он кашлянул, – …то, что осталось, отдадут позже, так полицейский сказал. Нам объявят, когда родственникам можно забрать останки. Вроде как экспертизу хотят делать.
Дугани хмыкнул:
– Ага! Экспертизу?! Кто позволит? Американцы? Там подержат для вида, бумаги напишут и сообщат родственникам, забирайте, мол, своих.
– Но почему самолеты разбомбили дом, где была свадьба? Неужели из-за того, что молодежь вверх стреляла? – спросил Гафар.
Он повернулся к Файдару:
– Отец, ты сам летал, скажи, могли различить, что здесь свадьба?
– Пилоты, сын, при воздушном патрулировании должны, во-первых, выдерживать маршрут, высоту, скорость. Они же здесь летают нередко, но восточнее. А раз прошли на бреющем над кишлаком, то выискивали какую-то цель. Хотя американцы могли позволить себе и развлечься. Скорость «F-15» была небольшой, из кабины обзор хороший. Увидели гулянку, решили разогнать. А тут стрельба. А это уже прямая угроза. Но все равно без команды с пункта управления сбросить бомбы они не могли. Да ну их к шайтану, еще обсуждать этих тварей.
Павар проговорил:
– Значит, говоришь, капитан, цель выискивали?
– Если не самовольничали и не беспредельничали с разрешения руководителя полета. Хрен знает, как у них с этим. У нас было строго.
Павлов посмотрел на Гафара:
– Скажи, парень, ты знаешь некого Рашида Умбара, жителя Урдуна?
– Знать не знаю, слышал, живет такой старик на отшибе, ближе к лесу. А что?
– Когда мы ехали сюда, во время первого захода самолетов на дом вашего… из селения выскочили люди на лошадях. Отряд человек в двадцать галопом пошел к «зеленке». Второй удар американцы нанесли именно по этой «зеленке». Не значит ли это, что их целью был этот отряд?
Файдар напрягся:
– Отряд, говоришь?
– Да, – кивнул Павар, – нам об этом местные сказали, которые подошли, как «F-15» ушли. И якобы останавливался на ночь этот отряд у этого самого Рашида Умбара.
– Он торгаш, – сказал Гафар, – по крайней мере, так Рияз Саиди, вечная ему память, говорил, и к нему часто наведывались люди со стороны. Иногда целыми отрядами.
– И чем же торгует Рашид?
– Этого не знаю. Но не овощами или фруктами. И не мясом, у него если и есть бараны, то штук пять во дворе. Впрочем, я многого не знаю. И разузнать теперь не у кого. Люди, кто остался жив, о своих не скажут. Или только то, что известно всем или на виду. Должны знать, в кишлаках особо не распространяются о своих делах!
