– Здесь место для груза. – Харольд махнул рукой в сторону пустого пространства в середине огромного судна. – Почти на треть больше, чем на любом другом корабле. – Он показал на мощный выступающий киль, похожий на лезвие ножа. – Но при этом осадка у него небольшая, поэтому он сможет пройти по всем главным рекам острова.
И Лиффи, и Шаннон на западе, да и любая другая крупная река в Ирландии уже видели, как ладьи викингов пробирались по мелководью вглубь острова.
– Моран, а ты знаешь, в чем главный секрет такого корабля? Знаешь, почему он слушается паруса в море?
Потому что он крепкий и никогда не опрокидывается. Больше Моран ничего не мог предположить. Но Харольд, не дожидаясь ответа друга, уже с восторгом продолжал:
– Он гнется, Моран! – Харольд покачал рукой в воздухе. – Изгибается под напором волн! Если при сильном ветре чуть приспустить парус, ты почувствуешь, как весь корабль словно дышит, становится единым целым с водой. Это невероятно, Моран! Это не корабль, это морской змей. – Харольд радостно засмеялся. – Огромный морской змей!
Моран невольно залюбовался другом. До чего же он хорош! Длинные рыжие волосы – такие же, как у его отца, сияющие голубые глаза, открытая улыбка. Как же он счастлив на этом корабле!
Однажды Фрейя спросила Морана:
– Тебя никогда не удивляло, что Харольд бросил все и переехал в Дифлин?
– Ему нравится строить корабли, – ответил Моран и добавил, ни секунды не сомневаясь: – Это у него в крови.
Впрочем, если и была какая-то другая причина, Моран Макгоибненн никогда не слышал о ней от своего молодого друга.
В то лето, когда Харольду было уже почти семнадцать, его познакомили с девушкой. Она прибыла из-за моря, с одного из северных островов, происходила из хорошей семьи и, когда ее родители умерли, осталась на попечении дяди.
– Прекрасный человек, – сказал Харольду отец, – он и послал ее ко мне. Она погостит у нас месяц, и ты должен о ней позаботиться. Ее зовут Хельга.
Это была худенькая светловолосая девушка с голубыми глазами, на год старше самого Харольда. Отец ее был норвежцем, а мать – шведкой. Золотистые прямые волосы падали вдоль ее щек, и казалось, будто кто-то сжал ее лицо ладонями, прежде чем поцеловать. Она не часто улыбалась, взгляд был чуть рассеян, словно мысли ее находились где-то далеко отсюда. И все же было в ней нечто манящее, может, ее чувственный рот, и это волновало и притягивало Харольда.
В доме Хельга держалась спокойно и тихо. К тому времени две из сестер Харольда уже вышли замуж и жили отдельно, а младшие довольно быстро с ней поладили. Ни у кого никогда не возникало повода жаловаться. Помимо участия в ежевечерних забавах, которые устраивали девочки, Харольд должен был время от времени брать Хельгу на верховые прогулки. Один раз он показал ей предместья Дифлина. Но чаще они отправлялись на песчаный берег и подолгу гуляли там пешком. В такие дни девушка рассказывала Харольду – всегда в своей сдержанной, хотя и приветливой манере – о родном доме, о том, какой там делают сыр, о шали, которую они с его матерью сплели для его тетушки. Она расспрашивала Харольда о том, что ему нравится, что не нравится, спокойно кивала и безразлично повторяла: «Ja, ja», словно просто отмечала для себя очередной ответ, и в какой-то из дней Харольду вдруг показалось, что, если бы он сказал, что любимое его занятие – отрезать людям головы, она бы точно так же кивнула и сказала «Ja, ja». Но все равно ему нравилось разговаривать с ней.
Когда он спрашивал Хельгу о ее собственной жизни, она рассказывала о дядином доме и о своем детстве на севере. На его вопрос, о чем она больше всего скучает, девушка ответила:
– О снеге и льде. – И впервые в ее голосе послышались живые нотки. – Снег и лед очень хороши. Мне нравится ловить рыбу подо льдом. – Она кивнула. – И еще нравится ходить на лодке в море.
Однажды в ясный солнечный день Харольд решил покатать ее на лодке и догреб до маленького островка с высокой расщепленной скалой напротив мыса. Она была довольна. На берегу они уселись рядом на песок. А потом, к большому удивлению Харольда, девушка спокойно произнесла:
– Хочу поплавать. А ты?
И, сбросив с себя всю одежду с таким видом, словно это было самым обычным в мире поступком, она вошла в море. Харольд не последовал за ней. Может, он был застенчив или стыдился своего тела. Но он смотрел на ее стройную фигурку, на ее маленькие высокие груди и думал о том, как было бы приятно ласкать их.
Через несколько дней после этого отец и мать позвали его в дом, когда девушки занимались делами снаружи, и отец с улыбкой спросил:
– Харольд, что бы ты сказал, если бы Хельга стала твоей невестой? – И прежде чем Харольд нашелся что ответить, он продолжил: – Мы с твоей матерью думаем, что она бы нам подошла.
Харольд уставился на них, не зная, что сказать. Слова отца взволновали его. Он сразу вспомнил тот день на острове, вспомнил, как она выходила из моря и как вода стекала по ее обнаженной груди, сверкая на солнце.
– Но захочет ли она за меня замуж? – наконец пробормотал он.
Отец и мать переглянулись с видом заговорщиков, и на этот раз заговорила мать:
– Конечно. Она уже со мной говорила.
– Просто я ведь…
Он думал о своей ноге. Но отец сразу оборвал его:
– Ты ей нравишься, Харольд. Это ее предложение. Когда дядя Хельги попросил меня пригласить ее к нам, он, скорее всего, уже тогда имел намерение породниться с нами, но ты молод, и я считал, что ни о чем таком думать пока рано. Но девушка нам нравится. Очень нравится. И уж коли она сама заговорила с твоей матерью об этом… – Отец снова улыбнулся. – Все зависит от тебя, Харольд. Ты мой единственный сын. Все здесь однажды станет твоим. Ты можешь сам выбрать себе девушку по сердцу. Но и эта, должен тебе сказать, совсем не дурна.
Харольд смотрел на счастливые лица родителей и чувствовал, как в душе разливается тепло. Неужели эта девушка действительно выбрала его? Удивительное известие словно окрылило его, и новые, доныне неизведанные силы теперь будоражили его кровь.
– Она правда сама меня захотела? – Родители кивнули. Значит, его увечье не испугало ее? Видимо, нет. – Думаете, мне следует… – Каково это – быть женатым человеком, Харольд толком не знал. – Думаю, – начал он, – думаю, мне бы это понравилось.
– Вот и чудесно! – воскликнул Олаф и уже протянул руки, чтобы обнять сына, но жена мягко коснулась его плеча, словно напоминая о чем-то.
– Ему нужно подождать несколько дней, – тихо сказала она. – Мы ведь это обсуждали.
– Ох… – огорчился Олаф, но тут же улыбнулся жене. – Разумеется, ты права. Ты ведь только что об этом услышал, сынок, – обратился он к Харольду. – Это так неожиданно. Поэтому ты все хорошенько обдумай. Пусть пройдет несколько дней, торопиться нам некуда. А ты тем временем все для себя решишь.
– И девушка тоже, – негромко напомнила ему жена.
