Несмотря на это, семье очень нравилось ощущать себя его защитниками, и уже долгие годы либо глава клана, либо его брат обычно занимали должность настоятеля, что приносило взаимную выгоду: монахи получали покровительство, а семья – какой-никакой доход. Такой порядок был вполне обычным делом и на острове, и во многих других частях христианского мира.
– Ну, – сердито сказала Килинн, – если нельзя в часовню, значит пойдем еще куда-нибудь. – Она немного подумала. – Пойдем к кургану! – заявила она наконец. – Кольцо-то у тебя есть?
– Да, кольцо есть, – терпеливо ответил мальчик и, сунув руку в небольшой кожаный кошель на поясе, достал маленькое, выточенное из оленьего рога колечко, с которым он уже венчался с ней по меньшей мере дюжину раз.
– Ну, тогда пошли, – сказала она.
Эта игра в женитьбу продолжалась уже почти год. Казалось, Килинн она никогда не надоедала. А он до сих пор не понимал: была это просто девчоночья забава без особого смысла или за этим таилось нечто более серьезное. Женихом она неизменно выбирала только его. Может, потому, что он как кузен всегда подыгрывал ей, а другие мальчишки могли поднять на смех? Может быть. Смущался ли он? Не особенно. Просто не принимал это всерьез. Ведь Килинн была всего-навсего его маленькой кузиной. А он уже считал себя взрослым. Ростом он превышал почти всех своих сверстников, к тому же был довольно силен, несмотря на худобу. Другие дети относились к нему с осторожным уважением. Поэтому, как старший, он обычно потакал своей маленькой сестренке. Как-то раз он был занят и жениться отказался. Лицо Килинн тут же вытянулось, и она надолго замолчала, но потом все-таки подошла.
– Ну, раз ты не хочешь на мне жениться, – заявила она, вызывающе тряхнув головой, – я буду искать кого-нибудь другого.
– Нет, я женюсь на тебе, – пришлось сказать ему.
Лучше уж пусть я, чем кто-нибудь другой, рассудил он.
Курган был недалеко. Он находился на травянистой возвышенности, чуть в стороне от отмели, что начиналась сразу за темной заводью. Когда викинги впервые увидели это место, они назвали его Хогген-Грин, что означало «кладбище», и, как это часто делают скандинавские народы, когда находят святые места рядом с поселением, приспособили его для собраний, где свободные граждане поселения могли бы держать совет или избирать вождей. Вот так и получилось, что могилы предков Осгара, включая Дейрдре, Морну и его детей, постепенно ушли под землю, сравнявшись с травой, а курган, где нашел свое последнее пристанище старый Фергус, был достроен и превратился в холм, с которого норвежские вожди проводили свои собрания. Назывались эти собрания тингами. Поэтому и могила старого Фергуса приобрела новое имя. Теперь она называлась Тингмаунт.
Дети встали перед Тингмаунтом и приготовились пожениться. Оба знали, что такой брак вполне допустим. Друг другу они приходились троюродными братом и сестрой. Дед Килинн стал мастеровым и перебрался в Дифлин, а семья Осгара так и продолжала жить на земле своих предков рядом с монастырем.
Величественный древний Тингмаунт у тихой реки подходил им как нельзя лучше. Ведь именно из-под этого холма восстал их предок Фергус, чтобы принять крещение, да еще от самого святого Патрика. И оба они, и Осгар, и даже девятилетняя Килинн, могли с легкостью перечислить все двадцать пять поколений, что соединяли их со старым вождем.
Как обычно, Осгар играл сразу две роли: жениха и священника. Делал он это превосходно. Когда четыре года назад умер его отец, воспитанием мальчика занялся его дядя-настоятель. К великой радости его матери, которая простаивала на коленях по четыре-пять часов каждый день, он теперь не только знал катехизис и многие псалмы, но и мог читать наизусть большие куски церковных служб.
– Это твое призвание, – сообщил Осгару дядя.
Мальчик также умел читать и писать на латыни, пусть пока и не слишком уверенно. И в самом деле, его матери было от чего гордиться сыном, ведь дядя не раз говорил ей, что юный Осгар проявляет к духовному сану куда больше склонности, чем его родные сыновья.
Осгар стоял рядом с Килинн, вернее, чуть впереди нее, и уверенным голосом сначала произносил то, что должен был говорить священник, а потом отвечал за жениха. После этого колечко из оленьего рога заняло свое место на пальце, невеста получила обязательный, хотя и невинный поцелуй в щечку, и Килинн, как всегда довольная собой, взяла мальчика за руку, и они стали прогуливаться. Кольцо она не снимала до самого окончания игры, а когда они прощались, отдавала его Осгару, чтобы он сохранил его в своем кошеле до следующего раза.
Что все это означало? Возможно, девочка и сама не знала, но Осгар думал, что когда-нибудь они действительно поженятся, только уже по-настоящему.
Отдаленное родство угадывалось в них. У обоих были темные волосы и миловидные лица, как у всех в их роду. Но если у Осгара глаза были темно-синими, то у девочки – совершенно необыкновенного зеленого цвета. Осгар знал, что зеленые глаза передавались в их роду из поколения в поколение, но из всей его родни они достались только Килинн, и это делало ее особенной для него, пусть даже она и была всего лишь ребенком. Но не только это притягивало его к ней. Казалось, их общие предки создали между ними некие таинственные узы, хорошо знакомые, но все же волшебные. Он не мог этого объяснить, но чувствовал, что им предначертано быть вместе. И даже не будь они родней, он все равно был бы очарован ее вольным духом. Его дяди и тети всегда считали его самым ответственным из всех детей их большой семьи. Мальчиком, которому суждено стать первым. Он не знал, почему они так думают, но это началось еще до смерти его отца. Быть может, именно поэтому он чувствовал себя обязанным защищать свою маленькую кузину Килинн, которая всегда делала что хотела: забиралась на высокие деревья или требовала жениться на ней. А еще потому, что в глубине души Осгар знал, что никогда не захочет жениться ни на ком другом. Ведь ее зеленые глаза и гордый нрав уже давно пленили его.
Они оставались там еще какое-то время, играя возле Тингмаунта и на берегах небольшого ручья, что протекал по соседству, но вот пришло время возвращаться. Килинн сняла кольцо, протянула его Осгару, и вдруг они заметили двух всадников, которые ехали в их сторону. Один, высокий рыжеволосый мужчина, сидел на великолепном скакуне, вторым был такой же рыжеволосый мальчик на небольшой лошадке. Они медленно ехали вдоль реки к Хогген-Грин.
– Кто это? – спросил Осгар у Килинн, она всегда всех знала.
– Остмены. Норвежцы. Они давно уже тут, – ответила она. – Живут в Фингале, но иногда приезжают в Дифлин. Богатые крестьяне.
– А-а…
Осгар догадался, о ком она говорит, потому что видел их подворье, и стал с любопытством разглядывать всадников, ожидая, что те поедут к Тингмаунту. Но, к его удивлению, они лишь взглянули в сторону холма и повернули к устью реки.
– Наверное, едут к камню, – заметил он.
Это было необычное зрелище. Вдали, на затапливаемой приливом полосе, как одинокий страж, высился стоячий камень, и компанию ему составляли лишь крикливые морские птицы. За камнем был голый ил и морская заводь, перед ним – неспокойные воды реки. Длинный Камень, так его называли, установили викинги, чтобы отметить место, где полтора века назад их первая ладья подошла к берегу Лиффи. Осгар подумал, что для этих двух норвежцев Длинный Камень у края моря мог означать то же, что могилы предков для него самого.
