– Она постоянно спрашивает, когда ты придешь повидаться с ней, – сказал Ричард. – Если ты откажешься, она будет считать это большой грубостью с твоей стороны.
И вот в один из теплых летних дней Маргарет Уолш, дрожа от страха, вошла с улицы в тяжелую дверь, так хорошо ей знакомую, а через несколько мгновений уже сидела в небольшой гостиной, удобно устроившись напротив изящной темноволосой женщины, которая считала ее своей подругой и которая еще сильнее смутила ее, когда, после сердечного объятия, заявила с радостной улыбкой:
– Открою вам секрет. Я всегда думала, что это случится.
– Вы так думали? – Маргарет растерянно уставилась на госпожу Дойл.
– Помните, когда я пряталась у вас от грозы и Ричард с нами разговаривал? Я тогда подумала: вот подходящий мальчик для Мэри. И только посмотрите, как все удачно обернулось!
– Надеюсь, что так. Спасибо. – Несчастная Маргарет запиналась на каждом слове.
Последовала пауза, и, не зная, как заполнить короткое молчание, Маргарет сказала:
– Вы были очень добры к нам, ссудив те деньги.
Маргарет мысленно поблагодарила Бога хотя бы за то, что королевский штраф недавно был наконец полностью выплачен, так что, как сказал ей Уильям, вскоре он мог начать погашать долг жене Дойла. При упоминании о займе Джоан буквально просияла:
– О, я это сделала с удовольствием! Как я сказала вашему мужу, если это поможет вашему чудесному мальчику, то мне ничего больше и знать не нужно. – Джоан вздохнула. – У него ваши прекрасные волосы.
– Ну да, – вяло кивнула Маргарет. – Действительно.
– А наши мужья вместе заседают в парламенте, и мой муж очень высокого мнения о вашем Уильяме, так что наши семьи становятся еще ближе.
На мгновение Маргарет захотелось сказать, что, к сожалению, они стояли на разных сторонах во время бунта Шелкового Томаса, но она сдержалась. Однако ей на ум пришел один вопрос.
– Не так давно, – она бросила на госпожу Дойл осторожный взгляд, – мой муж рассчитывал попасть в парламент, но ему отказали.
– А-а… – Джоан Дойл как будто задумалась. – Да, муж мне рассказывал. – Она немного помолчала. – Он предупреждал, что я не должна об этом говорить, но прошло уже немало времени… Вы знаете, что тогда случилось? Какой-то хлопотун в Манстере, королевский шпион, навел подозрения на вашего мужа. Знаете, мой муж высказывался на этот счет. Он был очень рассержен. Говорил, что все это полная ерунда и что он будет голосовать за вашего мужа. Но он ничего не мог поделать. – Джоан вздохнула. – Эти люди с их бесконечной подозрительностью… Ведь в основном это просто глупость. Я так думаю.
Маргарет уже узнала так много, что, хотя и продолжала испытывать неловкость, не смогла удержаться и заговорила о еще одном важном для нее деле:
– Я все-таки удивлена, что вы позволяете своей дочери выйти за нашего сына, а не нашли ей кого-то из известных семей. – Маргарет подумала. – Ну, вроде Толботов из Мэлахайда.
Джоан Дойл с удивлением посмотрела на нее:
– Интересно, почему вы о них упомянули? Вы ведь говорили, что они вам не нравятся. Правда, я так и не поняла почему.
– Они были не слишком добры ко мне, когда я была там, – ответила Маргарет. – По крайней мере, их мать. Я тогда была совсем девчонкой.
– Да, старая леди Толбот могла такой быть. – Джоан Дойл несколько мгновений смотрела в стену за спиной Маргарет. – Я сама не была с ней знакома. Она умерла до того, как я впервые попала в Мэлахайд. Не знала, что вы с ней встречались. Но все остальные были вполне милы. – Джоан улыбнулась. – Знаете, моя Мэри влюблена в вашего сына. А вы были влюблены, когда выходили замуж?
– Да, – кивнула Маргарет. – Думаю, да.
– Так лучше, если есть любовь, – вздохнула Джоан Дойл. – Я знаю множество пар, которые живут без любви, – добавила она и улыбнулась. – Мне самой очень повезло. Я полюбила Джона Дойла не сразу, уже когда мы поженились, и с тех пор каждый мой день наполнен любовью. – Она с нежностью посмотрела на Маргарет. – Подумайте об этом. В любви один день стоит двадцати лет.
И теперь Маргарет стало окончательно ясно, что каждое слово, произнесенное Джоан Дойл с самого начала их задушевного разговора, было чистой правдой. Дойлы никогда не высказывались против Уолша, Джоан ничего не знала о том, как Толботы унизили Маргарет, и она никогда не изменяла мужу. Оставалось выяснить только одно.
– Скажите, – начала Маргарет, – вы знали, что наши семьи, ваша и моя, много лет назад были в серьезной ссоре? – И она рассказала историю о спорном наследстве.
Поскольку актриса Джоан была никудышная, ее изумление и ужас от слов Маргарет, вне всякого сомнения, были подлинными. Она никогда не слышала о том наследстве.
– Это немыслимо! – воскликнула она. – Вы хотите сказать, нам достались деньги вашего отца?
– Ну, мой отец был уверен в том, что Батлеры получили их несправедливо, – уточнила Маргарет. – Но он мог и ошибаться, – почему-то добавила Маргарет.
– Но это должно было причинить ему ужасные страдания. – Джоан снова задумалась, а потом вдруг воскликнула: – По крайней мере, мы можем отменить заем и списать ваш долг!
– Боже мой! – воскликнула Маргарет, совершенно растерявшись. – Не знаю, что и сказать…
Но Джоан Дойл, похоже, ее не слышала. Она погрузилась в размышления. Наконец она протянула руку и коснулась пальцев Маргарет.
– Вы имели полное право не любить меня, – с улыбкой сказала она. – Как замечательно, что вы совсем не держите зла и так необычайно милы.
– Ох, – беспомощно выдохнула Маргарет. – Я и не думала плохо относиться к вам.
В промозглый день в середине зимы того же года Дублин стал свидетелем весьма необычной сцены, привлекшей внимание всех, кто оказался поблизости.
Когда Сесили Тайди прослышала о том, что происходит, она помчалась от западных ворот к Скиннерс-роу. В центре просторного двора собора Христа, в окружении большой толпы, в которой стоял и олдермен Дойл, горел костер. Однако разожгли его совсем не для того, чтобы обогреть бедняков этого района, которым монахи каждый день давали еду и кров. И частью какого-то зимнего праздника он тоже не был. Костер приказал сложить и разжечь не кто иной, как Джордж Браун, архиепископ Дублинский, который всего за несколько минут до того, как прибежала Сесили, выходил наружу, чтобы убедиться в том, что огонь горит достаточно хорошо.
А предназначался костер архиепископа для того, чтобы сжечь некоторые самые великие святыни Ирландии.
Когда Сесили добежала до собора Христа, рядом с костром появились две повозки и полдюжины галлогласов. Двое дьячков начали выгружать с повозок то, что было привезено из нескольких окрестных церквей и из домов горожан. У одного мужчины в руках были молоток и зубило. Его напарник с помощью солдата потащил в огонь небольшую, но явно тяжелую деревянную статую Пресвятой Девы. Преступлением статуи было то, что люди молились ей, прося о милости.
