– Ваш штраф теперь будет чисто символическим. Все знают, что винить вас не в чем.
Когда Уильям все рассказал жене, она встретила добрые вести с улыбкой, хотя в душе ее по-прежнему жил страх. Конечно, пока о ее причастности к попытке похищения никто не заговаривал, из чего она могла заключить, что О’Бирн сохранил все в тайне, а если даже и поделился с Макгоуэном, то у купца могли быть свои причины помалкивать. Но он мог и передумать, или О’Бирн мог заговорить. Поэтому не проходило и дня, чтобы Маргарет не вспоминала тот холодный обвиняющий взгляд Макгоуэна или не слышала собственные слова, которые сказала О’Бирну тогда на прощание в ответ на его вопрос, что делать с Джоан Дойл, если им не удастся получить выкуп. Тогда убейте ее.
Осенью 1537 года, когда парламент еще продолжал раздумывать, Ричард Уолш пришел в дом олдермена Дойла, чтобы отдать деньги его жене. Он собирался задержаться там лишь на то время, какое ей понадобится, чтобы пересчитать сумму, а поскольку тем утром он копался в архивах собора Христа, то был довольно пыльным. Поэтому он почувствовал некоторую неловкость, когда его проводили в гостиную, где он увидел нескольких членов семьи Дойл. Кроме госпожи Дойл, там находился сам олдермен, весьма представительный в красной с золотом котте, а также один из его сыновей, его дочь Мэри и младшая сестра. Ричард подумал, что их можно было бы принять за семью какого-нибудь богатого купца или даже придворного из Лондона, в то время как сам он напоминал основательно пропылившегося клерка. Это было немного унизительно, но Ричард ничего не мог изменить. Все с любопытством посмотрели на него.
– Простите, что пришел без приглашения, – вежливо сказал Ричард госпоже Дойл. – Я только хотел передать то, что мы вам должны. – И он протянул ей небольшую сумку с деньгами. – Я могу зайти в другой раз.
– Ну что вы. – Джоан Дойл с мягкой улыбкой взяла деньги. – Мне незачем их пересчитывать, – добавила она.
– Я слышал, ты ведешь все дела, пока мы с твоим отцом заседаем в парламенте, – добродушно кивнув, сказал Дойл, и Ричард был ему благодарен за упоминание о том, что этот влиятельный богатый человек и его отец находятся в товарищеских отношениях. – Он хорошо о тебе отзывается, – добавил Дойл.
Ричарду показалось, что сын олдермена, несмотря на ободряющие слова, глядел на него без особого уважения. Дочь Дойла Мэри также наблюдала за ним, но Ричард не взялся бы угадать, о чем она думает. А вот младшая девочка – лет тринадцати, как ему показалось, – хихикнула. Ричард вопросительно посмотрел на нее.
– Ты весь грязный, – сказала она, показывая пальцем.
Ричард и не заметил большого пятна, которое украшало сбоку его рукав. А теперь он увидел еще и то, что манжет протерся. Он мог бы смутиться и покраснеть, но, к счастью, жизнь в светских кругах Лондона теперь сослужила ему службу. Он расхохотался.
– И правда. А я не видел. – Ричард посмотрел на Дойла. – Вот что получается, когда копаешься в записях собора Христа. Надеюсь, – он повернулся к Джоан Дойл, – я не рассыпал эту пыль по всему вашему дому.
– Едва ли.
– Должен заметить, Ричард, – на этот раз Дойл говорил с ним так, как мог бы говорить с кем-то из членов семьи, – что тебе необходима новая одежда.
– Знаю, – откровенно ответил Ричард. – Это так. Но, полагаю, пока наши дела не станут заметно лучше, мне придется носить то, что есть. – Он посмотрел на девочку, которая продолжала хихикать, и обаятельно улыбнулся ей. – А вот когда я куплю красивую новую одежду, можешь не сомневаться – сразу приду, чтобы показать ее тебе.
Дойл кивнул, но ему уже явно надоела тема одежды, и он сменил тему:
– Ты собираешься заработать состояние, Ричард?
– Да. Если удастся.
– Адвокат вроде тебя может неплохо продвинуться в Дублине, – заметил Дойл, – но в торговле денег гораздо больше. И юридическое образование в торговле очень пригодится.
– Я знаю и уже думал об этом, но у меня нет средств, чтобы войти в дело. Я должен работать с тем, что есть.
Дойл коротко кивнул, и разговор был окончен. Ричард вежливо поклонился всем и повернулся, чтобы уйти. Но когда уже подошел к двери, то услышал голос Джоан Дойл:
– У тебя прекрасные волосы.
Ричард уже давно ушел, когда заговорила Мэри Дойл. Это была довольно красивая девушка, с чертами матери и решительными, умными отцовскими глазами.
– Он учился в Лондоне, в юридической школе? – спросила она отца.
– Да, там.
– Он Уолш из Каррикмайнса?
– Да, это их род. – Дойл посмотрел на дочь. – А что?
Она ответила ему открытым взглядом точно таких же глаз:
– Просто интересно.
В начале 1538 года Макгоуэн, как-то днем разговаривая с олдерменом Дойлом, был весьма удивлен, когда богатый торговец вдруг спросил у него, какого он мнения о молодом Ричарде Уолше.
– Похоже, – признался он, – моя дочь Мэри им очень интересуется.
Макгоуэн задумался. Он размышлял о том, что ему было известно обо всех вовлеченных сторонах. Думал об истории с О’Бирном и о том загадочном человеке, что приезжал в Ратконан. О’Бирн отказался сказать ему, кто это был. А если О’Бирн не сказал ему, предположил Макгоуэн, то и никому другому он тоже сказать не мог. Но потом он вдруг понял. Эта мысль пришла ему в голову в тот момент, когда произошло нападение. Ведь, кроме нескольких человек, близких к Шелковому Томасу, никто другой не мог знать о поездке Джоан Дойл. А когда он возвращался с похорон бедняги Финтана, то узнал, что в тот роковой день Маргарет рано выехала из дому, и все встало на свои места. Макгоуэн не мог знать точно, почему она пошла на этот шаг, но был уверен, что в Ратконан приезжала она. И разве после он не увидел ответ на ее лице? Ее страх, раскаяние и даже ужас сказали ему все без слов.
Мог ли он это доказать? И если да, то к чему это могло привести? Будет ли польза его другу Дойлу от того, что он узнает правду? Едва ли. В горах всегда существовали тайны столь темные, что их лучше не ворошить. И пусть Маргарет Уолш боится его и будет благодарна ему за молчание. В этом всегда и была сила Макгоуэна: он знал много тайн.
– Я не слышал ничего дурного о молодом Ричарде Уолше, – ответил он истинную правду. – Похоже, он всем нравится. – Макгоуэн с любопытством посмотрел на Дойла. – Мне казалось, вы будете искать среди богатых молодых джентльменов. Такая девушка, как Мэри, да еще и свободная горожанка, могла бы стать отличной партией для любой семьи в Фингале.
– Я думал об этом, – фыркнул Дойл. – Только вот беда в том, – торговец тяжело вздохнул, как человек, слишком хорошо знающий жизнь, – что богатые молодые джентльмены обычно не хотят работать.
– Да, это правда, – тихо согласился Макгоуэн.
Когда летом 1538 года Ричард попросил свою мать навестить Джоан Дойл, Маргарет на мгновение охватила паника. С ужасом она представляла себе, как войдет в этот большой дом в Дублине, как будет смотреть в глаза женщине, на дочери которой собирался жениться ее сын и которая понятия не имела о том, что она пыталась ее убить.
