Совет был назначен на полдень. Темные глаза Дойла с удовольствием оглядывали причал. Пока все шло очень хорошо.
Если Ирландия и пострадала в последнее столетие, об этом нельзя было догадаться, глядя на причалы Дублина. Для начала со времен Стронгбоу на обоих берегах реки Лиффи были произведены серьезные работы по осушению, и это настолько изменило устье, что оно почти вдвое уменьшилось в ширину. Теперь вдоль всей линии воды тянулась новая каменная стена – от Деревянной набережной до моста, полторы сотни ярдов перед старым парапетом. За городскими стенами выросли предместья, особенно вдоль южной дороги, так что если считать еще и Оксмантаун, то в предместьях теперь жило втрое больше народу, чем в самом Дублине. Приходские церкви вместе с монастырскими строениями украшали окрестности Дублина. А для хорошего водоснабжения одну из южных речек развернули и заставили течь по каналам и акведукам в растущий город.
И в этом обновленном Дублине лишь несколько человек жили лучше Дойла. Даже Черная смерть сыграла ему на руку, потому что хотя городская торговля и пострадала, зато двое главных конкурентов Дойла умерли, и он сумел заполучить их дело и выкупить по вполне сносной цене всю их собственность. Через двадцать лет после страшной чумы почти все торговые дела в Дублине восстановились. Войны больше не обеспечивали город огромным количеством пленных, прибрежные налеты также ушли в прошлое, и старый дублинский работорговый рынок прекратил свое существование. Но в Ирландии было множество товаров, которые отправлялись в Британию, Францию и Испанию.
Главным товаром Англии и всех ее территорий испокон веку была шерсть. Торговля шла через ограниченное число портов, обладающих так называемым складочным правом, где взималась таможенная и рыночная пошлина. Одним из таких портов был Дублин.
– Мы никогда не разводили овец с такой тонкой шерстью, как у английских пород, – с готовностью признавал Дойл. – Но и для грубой шерсти рынка хватает.
Огромное количество коровьих шкур и меха диких зверей также отправлялось с причалов Дублина. Рыбы в Ирландском море было невероятно много. И рыбу, свежую или соленую, постоянно переправляли за море. Кроме того, богатейшие ирландские леса исправно снабжали Англию древесиной. Стропила крыш некоторых величайших соборов Англии, таких как Солсбери, выросли в дубовых лесах Ирландии.
Дойл имел свою долю во всех морских перевозках. Но куда больше его интересовал импорт. Небольшие крепкие суда с одной-единственной мачтой и вместительным трюмом привозили всякую всячину: железо из Испании, соль из Франции, глиняную посуду из Бристоля, прекрасные ткани из Фландрии. Итальянские купцы обычно являлись с грузом восточных специй для крупных летних ярмарок за западными воротами. Но больше всего Дойлу нравилось возить вина с юго-запада Франции. Большие бочки с рубиново-красным вином привозили из Бордо. Дойлу нравился сам вид, фактура и запах этих огромных, на шестьдесят три галлона, бочек, когда их спускали с кораблей. А были и совсем гигантские бочки, на двести пятьдесят два галлона. Именно виноторговля сделала Дойла, который был владельцем множества кораблей, таким богатым.
Накануне, вскоре после прихода к нему Харольда, юстициар вызвал Дойла в замок. Королевский чиновник позвал купца еще до того, как известил обо всем главу города. Как и большинством крупных городов в Англии, Дублином, население которого составляло примерно семь тысяч, руководил городской совет из сорока восьми человек. А внутренний совет, из состава которого и избирался каждый год глава города, состоял всего из двадцати четырех наиболее значительных горожан, и Дойл был одним из них. Именно Дойлу юстициар предоставил право собирать дань за ввоз товаров через Долки и, конечно, знал, что купец всегда и обо всем извещен.
– У Дойла везде глаза и уши, – говорил юстициар. – Он не только могуществен, но и хитер. Если он что-то задумает, это непременно произойдет.
В приватном разговоре юстициар подробно рассказал Дойлу о новостях, только что доставленных Робертом Харольдом, и Дойл выслушал его с большим вниманием.
– В общем, если все это правда, – подвел черту юстициар, – то они нападут на Каррикмайнс через несколько дней. Вопрос в том, что нам делать?
Дойла это известие застигло врасплох, но виду он не показал. Немного подумав, Дойл осторожно произнес:
– Мне кажется, даже если эти сведения неверны, вам не стоит пренебрегать ими. Пожалуй, вам следует как можно скорее вызвать Уолша и Харольда, а также всех, кому вы можете доверять, и провести военный совет.
– Завтра в полдень, – решительно ответил юстициар. – Разумеется, я хочу, чтобы вы тоже присутствовали, – добавил он.
По дороге к замку, где должен был состояться совет, Дойл наслаждался приятной прогулкой. Из всех улиц, что вели к новой стене вдоль реки, самой красивой была та, что шла на запад, параллельно старой Фиш-Шэмблс, – Вайнтаверн-стрит. Здесь стояли дома самых крупных виноторговцев, включая и самого Дойла. И некоторые дома были поистине великолепны.
Без сомнения, самая разительная перемена, произошедшая с Дублином за два последних столетия, заключалась не столько в его значительно разросшихся размерах, сколько в его архитектуре. То же самое происходило и по всей Европе. Теперь вместо домишек со стенами из глины и ивняка, покрытых соломенными крышами и окруженных деревянным частоколом, в Дублине появились крепкие бревенчатые дома в два или три этажа, с фронтонами и нависающими над улицей верхними этажами. Некоторые кровли были еще соломенными, но многие дома уже покрывали черепицей. Окна, как правило, защищались ставнями, хотя у таких богатых людей, как Дойл, уже были вставлены стекла.
Вышагивая по Вайнтаверн-стрит в роскошном красном плаще и мягкой синей шляпе, довольный и спокойный, Дойл выглядел именно так, как и должен выглядеть состоятельный член городского совета в процветающем средневековом городе. В конце улицы он остановился у лотка и купил немного горчицы. Ему нравился острый вкус горчицы в сочетании с мясом. Но хотя Дойл выглядел вполне довольным жизнью, в это ясное солнечное утро на его длинном, слегка угрюмом лице лежала тень тревоги.
Он миновал ворота в старой стене и направился дальше, к огороженному двору собора Христа. Но в сам собор, чтобы вознести молитву, он не вошел, а, обогнув внушительное здание, вышел к перекрестку за Фиш-Шэмблс, где стоял позорный столб. Неподалеку от него возвышался двадцатифутовый Высокий крест, возведенный в середине улицы напротив здания толсела, в котором размещалась городская ратуша, где четырежды в год важные люди города встречались на собрании гильдий. Это был символ порядка и постоянства. Дойл ценил такие вещи.
И неужели всему этому порядку теперь угрожают события в Каррикмайнсе? Именно так думал Харольд. И юстициар тоже. Хорошие люди. И возможно, они даже правы, когда-нибудь так и будет. Но только Дойл, стоявший сейчас в центре этого средневекового города с высокими крышами, знал еще кое-что. Только он понимал подлинную природу опасности, грозившей Уолшу и Харольду, Тому Тайди и Макгоуэну, жившим в Долки, и даже ему самому. И какие бы действия ни решили предпринять на сегодняшнем совете, все равно оставался скрытый риск.
