– Боюсь, мне пришлось, – ответил он с ноткой смущения.
– Его лишили всего! – внезапно взорвалась Фионнула. – У нас отобрали землю, которую мы любили тысячу лет! Ты что, не понимаешь, Валлиец? Ты хоть можешь представить себе его гнев? Нас даже не завоевали! Нас просто обманули! – Она замолчала, а потом продолжила уже тише: – Но тебе плевать. Ты ему ничем не обязан. – (Питер не ответил.) – Зато мне ты кое-что должен, – совсем тихо сказала женщина.
Мужчины переглянулись. Гилпатрик явно был в недоумении. О каком долге она говорит? Что этот рыцарь мог задолжать его сестре?
– Ты теперь наслаждаешься удачей, Валлиец, – с горечью продолжила Фионнула. – Но ведь так было не всегда.
– За двадцать лет службы обычно вознаграждают, – напомнил ей Питер.
– Да, тебя наградил твой английский король. Но ведь это я, как последняя дура, добилась того, что тебя заметили, когда отдала тебе Дублин.
– Ты отдала мне себя. Не Дублин.
– Ты предал меня. – Голос Фионнулы был полон грусти. – Ты причинил мне боль, Валлиец.
Он медленно кивнул. Каждое ее слово было правдой. Тут Питер заметил, что Гилпатрик ничего не понимает.
– Чего ты хочешь, Фионнула? – спросил наконец Питер.
– У моего брата еще две незамужние дочери. Позволь им остаться там по крайней мере до тех пор, пока их не отдадут замуж.
– И это все?
– А что еще может быть?
А Питер мельком подумал, не хочет ли она сама выйти за него? Или в ней осталась только ненависть?
– Но ему придется платить за аренду, – напомнил он.
– Он заплатит.
Питер поджал губы. Он сразу понял, сколько хлопот в будущем мог бы доставить ему такой наниматель. Долгие годы он будет дуться и наливаться гневом. Разве могло быть иначе? Возможно, Фионнула сумеет удержать брата в рамках, а возможно, и нет. Но, без сомнения, однажды все это кончится тем, что Питер просто-напросто вышвырнет ее брата с земли предков. Таков уж порядок вещей. Но потерпеть его соседство до тех пор, пока его дочери-девицы уйдут к мужьям с приличным выкупом, он, скорее всего, смог бы.
– Ты ничего не просишь для себя, – заметил он. – А твои собственные дочери разве не ищут хороших мужей? Может, английских рыцарей?
Питер подумал, что, если дочери такие же красавицы, как их мать, это вполне возможно.
– Мои дети? – рассмеялась Фионнула. – У меня их семь, Валлиец, и они живут свободно, в горах, вместе с О’Бирнами. Они не пойдут замуж за английских рыцарей. Но поостерегись, – добавила она, посмотрев прямо в глаза Питеру, – однажды они могут спуститься с гор, чтобы забрать назад свои земли.
– Что ж, Фионнула, – медленно проговорил Питер, – все может быть. Но твой брат может остаться. Я это делаю ради тебя. И даю тебе в том слово. Если, конечно, ты веришь моему слову, – сухо закончил он.
Фионнула кивнула и повернулась к брату:
– Ну, Гилпатрик, доверять мне слову слуги английского короля? – Она оглянулась на своего бывшего возлюбленного с едва заметной насмешливой улыбкой.
Но отец Гилпатрик, смущенный их разговором, слишком многое видел с тех пор, как пересек море вместе с Питером. И потому, хотя этот рыцарь когда-то был ему другом, он смог ответить на вопрос сестры только молчанием.
Долки
1370 год
Сокол захлопал крыльями, пытаясь взлететь, но рука Уолша в плотной перчатке удержала его. Крупный изогнутый клюв птицы стукнул по руке, но Джон Уолш лишь рассмеялся. Ему нравился яростный, свободный дух этой птицы. Это был вполне подходящий спутник для французских или английских лордов. И зрение у него было поразительным: сокол мог увидеть мышь за тысячу шагов.
Уолш смотрел вниз со стены своего замка. Как и у всех в его роду, у него было суровое солдатское лицо. И пронзительный взгляд синих глаз. Другим он и быть не мог в этих приграничных землях. Прищурившись, Уолш продолжал всматриваться. Сверху этот идущий внизу человек, на которого он смотрел, казался совершенно обычным. Слишком обычным. Это насторожило Уолша. В приграничных землях не бывает ничего обычного.
Замок Каррикмайнс. Название это означало «каменное плато», и уж точно – камней здесь хватало. Но главной особенностью этого места, расположенного возле величественных склонов гор Уиклоу, которые возвышались прямо перед небольшим замком, было то, что за ним проходила дорога длиной в шесть лиг, ведущая на север через плодородную прибрежную полосу, прямо в Дублин.
Человеком, идущим внизу, оказалась совсем юная девушка. И Уолш вспомнил, что, когда он видел ее последний раз, исчезло несколько коров.
Замок был выстроен из камня и с тех пор уже не раз укреплен. Большинство старых крепостей с деревянными башнями на вершине земляной насыпи, возведенных еще первыми английскими переселенцами, теперь превратились в солидные каменные строения. Их можно было увидеть вдоль крупных дорог острова. Три самых впечатляющих в окрестностях Дублина находились на северном и южном концах широкого залива: один был на северном полуострове Хоут, неподалеку от него высился замок Мэлахайд, а в Каррикмайнсе, прямо у высокого мыса, отмечавшего южную оконечность залива, стоял фамильный замок Уолшей, охранявший их земли и подходы к зеленому центру английской власти.
Территории вокруг Дублина напоминали огромное лоскутное одеяло, потому что делились на множество имений. И самым крупным землевладельцем была Церковь. Дублинскому архиепископу принадлежали крупнейшие дороги. Его огромное поместье в Шанкилле находилось южнее замка Уолша; ближе к городу, на захваченных землях древнего Ратмайнса, стоял еще более внушительный замок, названный в честь Гроба Господня. Но почти все монастыри в Дублине, а их теперь было множество, обладали собственными богатыми поместьями в округе: они были у монахов церкви Христа, у монахинь монастыря Девы Марии, у рыцарей ордена Святого Иоанна. Больница Айлреда Палмера также получила два хороших поместья, и даже маленький лепрозорий Святого Стефана имел богатую ферму недалеко от земель Уолша, и называлась она Лепардстаун – «город прокаженных». Некоторыми из церковных имений управляли сами священнослужители, но бóльшая часть отдавалась внаем. Остальной землей, что не принадлежала церковникам, владели люди вроде Уолша.
– До чего же утешительно знать, – сказал как-то Уолшу один дублинский купец, – что все окрестности находятся в надежных руках верных англичан.
Так ли это на самом деле, думал Уолш. В Фингале – пожалуй, да. В тех местах еще оставались следы древней кельтской аристократии, хотя на ум Уолшу в качестве примера приходила только небольшая семья О’Кейси. Прежние фамилии викингов были почти полностью вытеснены из Фингала. Их место заняли нормандские и английские: Планкетты и Филды, Биссеты и Крузы, Барнуоллы и Толботы, лорды Мэлахайда. Все это были чистокровные англичане, они вступали в браки только между собой или породнялись с другими английскими семьями. Однако в других местах все было не так очевидно. Если в Фингале скандинавов больше не осталось, то как насчет древнего пригорода на северном берегу Лиффи? Теперь это место часто называли Оксмантауном, то есть поселением остменов. Там жило немало людей скандинавского происхождения. А обогнув город с запада и с юга, можно было найти местных лордов с какими угодно именами, кроме английских. Здесь жили Харольды – потомки сына Айлреда Палмера. Они были норвежцами. И еще могущественные Арчболды. Что до рода Торкиль, то он происходил от прежнего норвежского короля. Да, они были преданы английскому юстициару, но, без сомнения, едва ли были англичанами. Наконец, были семьи вроде семьи самого Уолша. Таких было множество на землях к югу от города, они жили в богатых укрепленных усадьбах. Хауэллы, Лоулессы и несколько ветвей рода Уолшей; их фамилии не всегда это выдавали, но они все пришли из Уэльса. Были ли они преданы Англии? Конечно были. Им приходилось.
