– Бессмысленно, – сказал он. – Я не могу направлять свою армию, если я ее не вижу.
Их патрульный отряд так и не заметил никакого движения в стане врага. Город теперь выглядел зловеще. Хотя караульные, выставленные на всех стенах, пока не подавали знаков тревоги, в каждой возникающей из тумана фигуре Питеру все равно мерещился враг. Новость была одна: как только туман рассеется, архиепископ снова будет готов к переговорам. Когда Питер вернулся в дом, в котором остановился, там никого не было. Он сел возле жаровни и принялся ждать.
Время шло. Туман и не думал рассеиваться. В тишине все вокруг казалось немного ненастоящим. За воротами Питер видел только сплошную белую стену, как будто некий волшебник перенес их маленький двор в какой-то другой мир, спрятанный в облаке.
Когда в проеме ворот проступили чьи-то смутные очертания, Питер решил, что это рыцарь, который жил с ним в доме. Однако, вместо того чтобы войти, человек неподвижно застыл у калитки, похожий на висящий в воздухе призрак. Опасаясь, не вор ли это, Питер взглянул на скамью, где лежал его меч, чтобы быть готовым отразить удар. Потом он сообразил, что в таком тумане его вряд ли можно рассмотреть от ворот, и замер, стараясь не шуметь. Человек продолжал топтаться на месте, явно всматриваясь во двор. И наконец скользнул внутрь. Голова его была скрыта капюшоном. Он двинулся к жаровне. И только когда подошел на расстояние вытянутой руки, Питер наконец узнал, кто это.
Девушка. Фионнула. Увидев Питера, она совсем не испугалась – лишь слегка вздрогнула от неожиданности. Он восхитился ее самообладанием. Девушка улыбнулась.
– Я подумала, что увижу тебя, если ты здесь. – К его изумлению, она явно веселилась. – Гилпатрик мне объяснил, где ты остановился. Это дом моей подруги, то есть был до этого года.
– Но как ты попала в город?
Питер был уверен, что ворота надежно охраняются.
– Вошла через калитку. – (Возле больших ворот обычно всегда была маленькая дверь в стене, через которую проходили одинокие путники.) – Они знают, что я дочь священника. – Фионнула огляделась по сторонам. – Ты один? – (Питер кивнул.) – Можно мне сесть к огню?
Питер подвинул ей табурет, девушка села. Потом она сняла капюшон, и волосы рассыпались по спине и плечам.
– Гилпатрик говорит, это ты поднял тревогу. – Фионнула смотрела на угли в жаровне. – Значит, теперь верховный король будет сидеть снаружи, а вы внутри, и он станет ждать, пока вы не умрете с голоду.
Питер смотрел на нее, гадая, что ей нужно, зачем она пришла и как можно быть такой красивой. Ее оценка ситуации была, пожалуй, верной. Верховный король держал в своих руках все богатства Ленстера. Он мог месяцами кормить свою армию. Но в городе тоже оставались большие запасы провизии. Так что осада могла затянуться надолго.
– Возможно, твой брат и архиепископ договорятся с верховным королем о мире, – предположил он.
– Гилпатрик говорит, что архиепископ хочет избежать кровопролития, – согласилась Фионнула. – Но король О’Коннор не доверяет Стронгбоу.
– Потому что он англичанин?
– Вовсе нет. – Она засмеялась. – Потому что он зять Диармайта.
Зачем она пришла? Шпионить за ним? Может, ее прислал отец, чтобы разузнать все об обороне Стронгбоу? Гилпатрик мог сделать это лучше, но, возможно, будучи переговорщиком, он отказался от этой роли. Питер твердо решил, что, как бы красива и набожна ни была эта девушка, ему лучше держать с ней ухо востро. Разговор между тем продолжался; протянув тонкие белые руки к огню, Фионнула расспрашивала его о разных вещах, он отвечал, глядя на нее.
Через какое-то время девушка встала:
– Мне пора возвращаться домой.
– Хочешь, я провожу тебя до городских ворот?
– Нет. Незачем. – Она бросила на него короткий взгляд. – Ты не против, если я еще раз приду повидать тебя?
– Я… – Питер уставился на нее. – Конечно не против, – пробормотал он.
– Вот и хорошо. – Фионнула взглянула на улицу за оградой, там никого не было. – Скажи мне, Питер Фицдэвид, – тихо произнесла она, – ты бы хотел поцеловать меня перед тем, как я уйду?
Питер вытаращил глаза. Скромная дочь священника, наследница благородного ирландского рода хочет, чтобы ее поцеловали? Какой же он глупец! Питер нагнулся и вежливо чмокнул девушку в щеку.
– Я не это имела в виду, – сказала она.
Не это? Да что происходит? Питер едва не брякнул: «Разве ты не собираешься замуж?» Но тут же осадил себя. Если девушка сама просит, надо быть круглым дураком, чтобы отказываться. Он придвинулся к ней. Их губы встретились.
Уна очень удивилась, когда на следующий день увидела Фионнулу перед входом в больницу, и удивилась еще больше, когда та сообщила ей, зачем пришла.
– Ты хочешь снова здесь работать?
– Мне совсем нечего делать дома, Уна. Я просто не могу сидеть без всякого занятия. Родители хотят, чтобы я жила с ними, но я могла бы проводить здесь дни, а иногда и ночи. Ну конечно, – она жалобно улыбнулась, – если ты не возражаешь. – Помолчав, она продолжила с серьезным видом: – Уна, ты была совершенно права, рассердившись на меня. Но мне кажется, теперь я немножко повзрослела.
Так ли это? Уна внимательно посмотрела на Фионнулу. Что ж, возможно. Но тут же сказала себе: «Не глупи. Разве лишние руки в больнице помешают?»
– Полы нужно помыть, – произнесла она с улыбкой.
Единственным человеком, у которого оставались сомнения, был Айлред Палмер. Он тревожился о безопасности девушки. Но Фионнула сумела без особых трудов убедить его.
– В город я смогу проходить через малые ворота, – объяснила она. И действительно, в городской стене были маленькие ворота, почти напротив церкви ее отца. – А чтобы добраться до больницы, выходить буду через западные. Никто меня не тронет, если я выхожу из церкви или иду в больницу.
И англичанам, и людям верховного короля строго-настрого запрещалось причинять неприятности всем божьим обителям города. Дочь священника могла спокойно пойти куда угодно, даже во время осады.
– Я поговорю с твоим отцом, – пообещал Палмер.
К вечеру они обо всем договорились. Фионнула могла приходить в больницу несколько раз в неделю. И иногда оставаться там на ночь.
– Кто знает, – сказал ее отец Айлреду, – может, она и в самом деле взрослеет.
На третий день переговоров от верховного короля поступило предложение.
– Пусть у Стронгбоу остаются Дублин, Уэксфорд и Уотерфорд, – сказал он, – и нам незачем будет ссориться.
Предложение во многих отношениях было щедрым. Верховный король отдавал английскому лорду важнейший ирландский порт. Но Гилпатрику казалось также, что ничего необычного в такой сделке нет. Когда они возвращались назад, архиепископ подтвердил его мысли.
– Полагаю, – сказал О’Тул, – это просто замена остменов на англичан во всех гаванях.
