И с чувством горечи, которое относилось не только к сыну, старый вождь, стоя перед холмом Тингмаунт, где был похоронен сам Фергус, с жаром воскликнул:
– Ты придешь на свадьбу Лоркана, Гилпатрик, потому что он твой брат, и ему будет больно, если ты этого не сделаешь! А еще ты придешь туда, потому что я так велю! Это понятно?
– Отец, я не могу. Не могу, если он женится на жене брата.
– Тогда не трудись вообще больше являться в мой дом! – закричал Конн.
– Но, отец… – начал было Гилпатрик.
Однако Конн уже развернулся и пошел прочь. И Гилпатрик с грустью понял, что идти за ним бессмысленно.
Неделю спустя объявили о свадьбе. В июне она состоялась. Гилпатрик так и не пришел. В июле, увидев отца у входа в церковь Христову, Гилпатрик направился к нему, но отец, заметив его, отвернулся, и Гилпатрик, немного поколебавшись, решил не беспокоить его.
Прошел август. Они так и не разговаривали. Наступил сентябрь.
А потом появились другие, более настоятельные дела, о которых следовало подумать.
Было еще тихо, когда Кевин Макгоуэн проснулся в то сентябрьское утро. Небо закрывали серые облака. Его жена уже встала. От печи тянуло легким ароматом свежего хлеба. Девушка-рабыня подметала у ворот. Двое их сыновей играли во дворе, и через открытую дверь он видел, как от их дыхания в воздух поднимаются клубы пара. В Дублин пришла осень. По утрам было прохладно.
Машинально, как он всегда делал, Кевин протянул руку под кровать и нащупал железный ящик. Все было на своем месте. На ночь Макгоуэн всегда ставил ящик рядом с собой. Было, правда, еще одно потайное место под печью для хлеба, где он прятал свои сокровища. Об этом знали только его жена и Уна. Место было замечательное – пусть и не такое надежное, как кафедральный собор, зато хорошо замаскированное. Можно было хоть сотню раз смотреть на него, но так и не догадаться, где тайник. Однако, когда Макгоуэн спал в доме, он ставил ящик под кровать.
Кевин оглядел комнату. В темном дальнем углу шевельнулась чья-то тень. Уна. Обычно в это время она была в больнице, но после всех недавних событий предпочла остаться дома с семьей. Макгоуэн улыбнулся. Увидела ли она его улыбку? Знала ли, как он счастлив, когда она рядом? Может, и не знала. А может, и ни к чему ей это знать. Незачем родителям нагружать детей своей излишней любовью.
Макгоуэн встал, подошел к Уне и поцеловал ее в лоб. И тут же отвернулся, чувствуя, как сдавило грудь. Он негромко кашлянул, прошел к двери и выглянул наружу. Да, становилось все холоднее.
Взгляд его скользнул к воротам. От колодца неторопливо шел сосед, он нес деревянное ведро с водой. Макгоуэн прислушался. На ветках яблони в соседнем дворе чирикали воробьи. Где-то подал голос черный дрозд. Да, вроде бы все как обычно. Никаких признаков волнений. Это успокаивало.
Стронгбоу. Никто до конца не верил, что он все-таки придет. Его дядя и Фицджеральды оставались все лето на юге, и дублинцы вполне разумно предположили, что они там и останутся до конца года. Но в последнюю неделю августа поступили другие новости.
– Стронгбоу в Уэксфорде. Явился с английским войском. Очень большим.
Если точно, то две сотни вооруженных всадников и тысяча пехотинцев. В основном их набрали из больших родовых владений в Англии. Такую армию мог собрать только один из величайших вельмож империи Плантагенетов. Конечно, по меркам феодальной Европы она была не слишком велика. Но по меркам Ирландии вооруженные рыцари, отлично обученные пехотинцы и лучники, стрелявшие с математической точностью, представляли собой грозную военную машину за пределами воображения.
Вскоре пришла новая весть о том, что Стронгбоу уже захватил порт Уотерфорд, и о том, что король Диармайт отдал за него свою дочь. Потом объявили, что Стронгбоу идет на Дублин.
Это было уже грубым произволом. Верховный король позволил Диармайту взять Ленстер, но Дублин изначально был исключен из их соглашения.
– Если Диармайт хочет захватить Дублин, значит ему нужна вся Ирландия, – заключил верховный король. – Но разве он не отдал мне в заложники собственного сына? – продолжил король О’Коннор.
Если Диармайт нарушил свою клятву при подобных обстоятельствах, О’Коннор по всем ирландским законам был вправе делать с его сыном что угодно, даже казнить.
– Что же это за человек, раз жертвует собственным ребенком?! – восклицал О’Коннор.
Пришла пора остановить зарвавшегося авантюриста и его иностранных дружков.
В чувствах самих дублинцев можно было не сомневаться. Три дня назад Макгоуэн видел, как король Дублина и несколько самых влиятельных купцов скакали навстречу верховному королю, когда тот подошел к Лиффи. Поговаривали, что даже архиепископ, шурин Диармайта, выразил свое отвращение к мятежному королю. О’Коннор привел с собой большие силы, и сразу было решено, что дублинцы будут держать оборону, пока верховный король отправится на юг, чтобы преградить путь наемникам в Долине Лиффи. День спустя Макгоуэн услышал, что О’Коннор приказал срубить деревья в округе, чтобы сделать все дороги непроходимыми. Дублин готовился, но никто не сомневался, что король Диармайт, даже с помощью Стронгбоу и всей его армии, ничего не добьется.
– Не прорваться им сюда! – говорили люди.
Кевин Макгоуэн всегда работал под навесом во дворе, кроме самых холодных зимних дней, когда был вынужден уходить в дом. Для его работы нужен был дневной свет. А чтобы не замерзнуть, он ставил у ног небольшую жаровню.
В то утро Макгоуэн, как обычно, сидел за своим верстаком. На лице его блуждала довольная улыбка. Он всегда ел мало, но жена все-таки принесла ему кусок свежеиспеченного хлеба, политого медом, и в воздухе еще витал восхитительный аромат. Его жена и Уна пряли шерсть в углу возле печки. Двое сыновей занимались резьбой по дереву. Это была идеальная семейная сцена.
Вскоре пришел один торговец, чтобы поговорить о серебряной броши для своей жены. Кевин спросил его, все ли в городе тихо, и получил утвердительный ответ. Через какое-то время торговец ушел, и Кевин продолжил работу. И вдруг остановился.
– Уна!
– Да, отец.
– Сбегай-ка к южной стене, к главным воротам. Посмотри, что там.
– А кто-нибудь из мальчиков не может пойти? Я помогаю маме.
– Я бы предпочел, чтобы пошла ты.
Макгоуэн доверял дочери больше, чем сыновьям.
Уна посмотрела на мать, та с улыбкой кивнула.
– Как пожелаешь, отец, – сказала девушка.
Она набросила на голову шафрановую шаль и вышла на улицу.
Уна была рада, что осталась дома. Работа в больнице отнимала слишком много времени, а с недавних пор ей стало казаться, что отец не совсем здоров. В тот день она тоже должна была быть в больнице, но Фионнула согласилась ее заменить. И вообще, благодаря ее усилиям Фионнула постепенно стала более ответственно относиться к жизни, чем Уна очень гордилась.
