– Вот из-за такого легкомысленного конформизма…
Она хотела что-то возразить, но нить потеряла, и Танечка сработала оперативно:
– Пожалуйста! Давайте сегодня не будем ничего проповедовать! Попьем чайку! Порежем тортик!
А я не стала этот торт. Роза Михална выставила медовик, я его не люблю. Ушла на диван, открыла книжку первую попавшуюся, лежу себе спокойно и горжусь своим самообладанием. А то ведь чуть не сорвалась, ведь чуть не кинулась в атаку. И лозунг был серьезный «За православие!». И ведь что интересно, мне по большому счету было все равно: крестили девочку или не крестили, обрежут мальчика – не обрежут… Это не мои дети, и вообще не мое королевство. А воевать хотелось.
Почему? Так просто… Агрессия у нас в крови, время от времени нам нужно кого-нибудь съесть. Не потому что мы плохие, а потому что дикие. Купец Семенов вон еще когда надеялся, что просвещение нас облагородит. А нет, не вышло. Вот мы иногда и кидаемся друг на друга. Это может случиться в любой семейке. Повод обязательно найдется. Если не вера – так межа, не границы – так деньги, не деньги – так ревность подойдет… В каждой семье война обязательно будет. Завтра, сегодня – не важно. Есть только один способ ее избежать – заклейте скотчем рот, садитесь на международное судно, запритесь в каюте и читайте книжечку. Любую, хотя бы этот «Дневник невестки».
34. Перевал
В семье, как на посольском приеме, нужно вести себя по-королевски.
Это легко – не мелочитесь, господа, не мелочитесь.
Моя свекровь заняла мое место. Переднее место в машине рядом с водителем – речь всего лишь об этом, расслабьтесь. И ничего бы страшного, но дело в том, что мы отправились на море. К городу Сочи мы поехали через перевал, который я ужасно переношу.
Да! Я же вам не рассказала до конца, чем кончился первый дипломатический визит моей свекрови. Так вот, на выходные мы собрались на море.
Антон был за рулем, и я обычно сижу рядом с ним, на переднем мне гораздо легче терпеть виражи. А в этот раз заминочка случилась. Пока я копошилась с ребенком, со щенком, с вещами, Роза Михална подошла к машине и села на переднее сиденье. «А, ладно…» – подумала я и села сзади, вместе с сыном.
Что было делать? Моя свекровь тоже привыкла ездить на штурманском месте.
Она всегда развлекала беседой нашего папочку, который упорно засыпал за рулем, и теперь она по привычке точно так же развлекала Антона. Я с интересом слушала историю о том, как дедушка вернулся с каторги.
В то утро как на грех случился плотный завтрак. У нас же в холодильнике остались серьезные запасы. Плов, сомик, синенькие… «Ребята, нужно доедать», – сказала Роза Михална, и я со всеми за компанию хватанула сомика. На перевале я очень быстро поняла, что сомик просится обратно. А муж мой, молодой и быстрый, слишком резко тормозил и разгонялся на каждом повороте, от этого меня крутило всю дорогу, как котенка в стиральной машине. Все двести километров. Но я крепилась, стиснула зубы и внимательно слушала свою мудрейшую свекровь.
…Когда ей было восемь лет, в зеленый домик постучался незнакомый старик. Роза в тот момент была с бабушкой, с Заведующей библиотекой. Заведующая увидела старика в окошко и сразу заплакала, что с ней обычно не случалось. «Алеша! Алеша!» – она его сразу узнала. Это был ее брат, один из сыновей купца Семенова. Я уже вам говорила, если помните: старшего расстреляли, а младший загремел в ГУЛАГ.
Шестнадцать лет брат Алексей работал в рудниках, в пятьдесят третьем его освободили. Сгорбленный, седой, очень худой с неприятным тяжелым кашлем, для Розы он выглядел настоящим стариком, а ему не исполнилось еще и пятидесяти лет. Свой срок он получил за книжку – написал комментарии на книжке Сталина. Читал ее и на полях пометки ставил простым карандашом: «Чушь», «Абсурд», «Этого не может быть», «Вранье»…
Если верить фотографиям, до ареста это был красивый здоровый мужчина, с таким же авантюрным шармом, как у брата Левочки. Он очень любил женщин, и одна из его любовниц была женой нашего местного партийного начальника.
– Эта баба его приревновала. Забрала у него сталинскую книжку с пометками да мужу своему и отнесла, – рассказывала Роза Михална. – И дали ему двадцать пять лет за антисоветскую пропаганду.
Информация была ценнейшая, но виражи между тем становились все круче. Я старалась хоть на секунду остановить головокружение. Перед глазами у меня смешались все элементы кавказского пейзажа, как будто кто-то огромной рукой собрал в пригоршню и горы, и облака, и серый асфальт серпантина и все это смял в грязный пластилиновый ком. Может быть, поэтому история Розы Михалны меня ничуть не удивила. Мне даже показалось, что я все это уже слышала.
Таких историй много витает в воздухе, истории безумных политических арестов просты как две копейки. В каждой есть герой, обычно мужчина, чаще всего молодой и сильный из хорошей семьи. В качестве улики всегда фигурирует какая-то мелочь: книжка, газета, письмо, анекдот. Обязательно находится обиженная любовница, жадная соседка или завистливая коллега, которая пишет донос. Вот и все. Так просто и глупо кончаются жизни и пресекается род. Любого из нас можно раздавить одной лишь подписью на протоколе. И вас, и меня, и купца Семенова со всей его библиотекой могли бы уничтожить в пыль. Но вы представьте, какие люди все-таки живучие… Достаточно оставить всего лишь одну молодуху, только одну женщину из всего семейства достаточно сохранить, чтобы жизнь продолжалась. Обычно этой женщиной бывает дочь, но иногда вполне сгодится и невестка.
Меня дико тошнило, и голова трещала. Там на перевале я снова вспомнила нашу Боевую старушку. Она рассказывала, что на фронте ей приходилось спать в сырых окопах, в воде, в грязи и она не заболела ни разу. И так мне стало стыдно за свою немощь… Какая я мямля, какая я нежная, какой же слабый у меня вестибулярный аппарат! Я выдохнула воздух сквозь стиснутые зубы и слушала дальше степенный рассказ уважаемой Розы Михалны.
После каторги дед Алексей был обязан встать на учет в милиции. Маленькую Розу попросили его проводить. Она пошла с ним тихой улицей через наш городской сад, в котором он недосчитался столетних дубов – их спилили еще до войны. Там, на аллейке, маленькая Роза спросила первое, что пришло ей в голову. А что могло прийти в голову маленькой девочке, которая ходила в советскую школу и слушала сказки про Ленина?
– Дедушка, – спросила Роза, – а вы будете вступать в партию?
Вот тут я засмеялась, забыла на секунду про серпантин и сомика. А бывшему каторжанину на аллейке городского парка было не смешно. Он остановился и посмотрел на маленькую девочку.
– Он так на меня посмотрел… – Роза Михална вздохнула. – Я никогда не забуду, как он на меня посмотрел. И с жалостью, и со злостью, и с такой страшной тоской… Я не могу вам передать, что было у него в глазах. Он оглянулся по сторонам, а потом наклонился ко мне и говорит: «А пошла она, твоя партия!»
Роза пояснила, куда именно партия пошла, но сказала это потише, чтобы мой маленький сын не услышал. Посмеялась немножко, не забывая следить за дорогой. Все эти южные обгоны и выходы на встречную ее немного беспокоили. А мне вдруг стало грустно, я вспомнила наш парк и сгорбленного человека там увидела…
