Он взял племянника. Ребенок четко помещался к нему на руку, расстояние от кисти до локтя оказалось идеальным. И рожа у Левушки была такая счастливая, как будто он специально только для того и создан, чтобы нянькаться с детьми. Малыш сомлел у него моментально, а Лева повернулся к нам и говорит:
– Братан, ты в курсе? У нас бабуля умерла.
Антон вздохнул и молча начал одеваться. Парни уехали хоронить свою бабушку, а я смогла приехать в зеленый домик только на сорок дней.
18. Поминки
И день рождения, и поминки – всего лишь повод для семейной вечеринки.
Я не успела – это было мне обидно, не успела показать Боевой старушке внука. Обещала привезти, когда мы с ней болтали на кухне, в той резервной квартире, куда ее переселили из зеленого домика. Мы с Антоном оставались там ночевать, когда приезжали к родителям в гости. И Танечка, сестра Антона, тоже была с нами, и мы все вместе пили чай за тесным столиком. Боевая старушка сидела, сгорбившись, на табуретке – уже не пышная купчиха, а маленькое обветшалое создание.
– Тоскую… – она мне однажды сказала. – Осталась одна тут и сижу целый день в четырех стенах. Что за жизнь? Для чего я теперь живу, сама не знаю. Пора умирать…
– Подождите немножко, – я ее попросила, – в июле я привезу вам малыша…
– Тоскует она! – услышав это, насупилась Танечка. – Как же… Недавно вот пыталась покончить жизнь самоубийством. Газ открыла ночью. Только забыла, что я тут тоже в квартире сплю. Хорошо, что я вовремя встала, а то бы вместе на тот свет отправились.
Старушка покосилась на внучку и сделала вид, что ничего не услышала.
И даже добрая свекровь не редкость в этом жестоком мире. Я видела одну такую, она всегда старалась помочь своей невестке, особенно когда ее об этом не просили. Добрая свекровь решила дать бедной девушке образование и оплатила ей четыре года в медицинском колледже. Свекровь и сессию сдавала за свою не самую способную невестку, оплачивая каждый экзамен. В итоге диплом фельдшера висит у той свекрови на стене. Почему? Потому что благие порывы ослепляют, и добрые свекрови очень часто не видят совершенно, что им в невестки досталась не золотая рыбка, а чугунный топорик, он плавать не научится, как ни старайся. Хотя порыв, безусловно, понятен. Добро – такая вещь азартная… Только начнешь его творить, и ни один бетонный забор тебя не остановит.
– Не понимаю… – обратилась она ко мне, – как ты с ними живешь? Невыносимые люди. Все бегом да бегом… Нелегко тебе с ними придется, живут как нерусские – с ними даже поговорить невозможно.
Зато со мной поговорить было можно. Я была свежей кровью, поэтому Марья Ивановна меня ждала, и каждый раз за чаем начинался театр.
– Сонь, что скажу… – Она всегда хитро щурилась и указательный палец поднимала точно так же, как сейчас это делает моя дочь. – Подружкам слова лишнего не говори! А то получится, как у меня…
– А что у вас такое получилось?
– Да как же… Ты не знаешь?
– Не знаю, откуда…
– Слушай… – Она подсаживалась ближе. – Была у меня одна подружка. Мы жили вместе в общежитии, я же в университет поступила сразу после войны. Хорошая была девушка, и тоже Машей звали. Мы с ней любили по душам поговорить. И вот я ей доверилась. Мне что-то ночью не спалось, и вот до того захотелось рассказать… Я взяла и сказала той Маше, что отец у меня расстрелян и что в анкете я про это не написала.
– Вот черт вас дернул!
– Да. А утром эта Маша пошла в деканат и донесла, что я дочь врага народа.
– О господи!
– Да… И в тот же день меня отчислили.
Историй было много. К сожалению, я не успела их все прослушать. Антон обычно нас растаскивал по разным комнатам. Я уходила с ним в родительскую спальню, а Боевая старушка отправлялась в маленькую коробочку, которая раньше была детской моего мужа. В этой норке, отрезанной от большой комнаты, не было окна, там помещались только кровать и стол. Старушка погружалась в свою постель как в лодку, и уплывала в потусторонние миры.
Все знали, что скоро она умрет, поэтому горючими слезами никто не обливался. Умирать и рождаться – нормальные вещи для человека, в этом нет ничего удивительного, так что в нашей семейке и то и другое было принято как должное.
…Роза Михална накрывала большой красивый стол. Салатники хрустальные, салфеточки, цветочки… Она готовила не то чтобы поминальную тризну, а скорее большой семейный обед. В чугунной кастрюле что-то булькало, по виду вроде бы лапша, но я уже знала, что обычной лапшой Роза Михална не потчует.
– Чихиртма, – она меня просветила.
А кто бы сомневался!
Я сняла с плиты засвистевший чайник. Кинула в чашку пакетик, Роза быстро туда опустила чайную ложечку и объяснила, хотя и не в первый раз, но все равно на всякий случай:
– Когда наливаешь в стекло кипяток, нужно обязательно ставить железную ложку…
– Да, да, – кивнула я.
– Чтоб стекло не треснуло.
Мать моя была тут же, на кухне. В зеленый домик она пришла первый раз после нашей свадьбы, и Роза Михална дала ей задание по силам: вручила нож и батон вареной колбасы.
– …Так вот… – моя мама продолжала разговор, – и что я прочитала в нашей конституции!..
Роза добавила зелень в свою чихиртму и усмехнулась:
– И что ж ты там такое прочитала?
– Статья девятая, – процитировала мама, – «земля и другие ресурсы могут находиться в частной собственности». В частной! – Она погрозила ножом. – Все наши алмазы, наша нефть, наш газ, наш лес… – Мать вздохнула и пропела: – Наши ре-е-еки!..
Свекровь не повела и бровью. Розу Михалну такими воззваниями не пробьешь, она давно приватизировала свой сад и заодно прикупила участки соседей. А мать моя всерьез расстроилась, не знаю уж, каким макаром ей попала в руки конституция, наверно, кто-нибудь забыл на лавочке, но девятую статью она приняла близко к сердцу.
– Все, мы теперь колония. У нас ничего нет, все в собственности у американцев!
Роза Михална улыбнулась снисходительно и говорит:
– Дорогая, кто тебя учил так резать колбасу?
Я видела, что мать моя все это время вытворяла с «Докторской» колбаской. Она ее рубила. Тыщ! Тыщ! Тыщ! И мудрейшая Роза начала ей доходчиво объяснять:
– Вареную колбасу нужно резать ровными кружками, а копченую…
У ворот остановилась черная «Волга». Оттуда вышел маленький, но очень важный старикан, при нем была опрятная старушка с корзиночкой яиц. Это были Дед и Бабуля, родители нашего любезного папочки.
Роза Михална их встретила лично у зеленой калитки. Она расцеловала на виду у изумленной публики свою свекровь, которая когда-то колотила ей окошки.
– Проходите, мама. Мы заждались.
