Фристайл за свадебным столом разрешается только комическим старухам. У нас была такая, Марья Ивановна, мать легендарной Розы. В семье ее звали – Боевая старушка, она мне подмигнула хитрым глазом и заявила:
– Сонь, ты их тут никого не слушай. Они тут все нерусские…
13. Союзники
Бабушки часто дружат с невестками.
Потому что делить внука и делить сына – это совсем разные вещи, градус страсти в любви к внуку гораздо ниже, чем в любви к сыну.
Там только чистая честная любовь.
И это в очередной раз подтверждает животную природу высоких отношений.
– «Нерусские» – это было главное ругательство нашей Боевой старушки. За ним могла скрываться любая патология. Главными чертами русского характера она считала великодушие, смелость и чувство юмора. Если у человека не было хотя бы одного из трех достоинств, Марья Ивановна считала его нерусским.
Она сидела в центре выставленного в форме буквы «г» свадебного стола и хитро из-под бровей поглядывала – как маршал Кутузов с полотна «Совет в Филях». И мне подмигивала. А я ей отвечала таким же прищуром. Приподнятая бровь мне совершенно не идет, но тут бороться бесполезно – бровь сама ползет вверх, если пахнет какой-то интригой.
– Сонь… Никого не слушай, – сказала Марья Ивановна. – Я рада, что ты здесь. А то ходила тут одна… Не помню, как зовут… Зануда! Я за тебя всегда болела.
Брат Левушка подошел сфотографировать Боевую старушку крупным планом, он тоже через бровь прищурился. Понимал – сейчас начнется монолог.
– Не пугай меня… – произнес он из-за фотоаппарата.
Марья Ивановна кокетливо отмахнулась от старшего внука. Потом кивнула на младшего, то бишь на Антона, и говорит мне:
– А на этого внимания не обращай. Если вдруг его три дня не будет – ты не переживай, куда он денется? Придет подвыпивший, в помаде, весь помятый – а ты смотри и улыбайся. И не встречай его в халате, нечесаная и уставшая… Надела платье новое – и ни о чем не беспокойся. Уборка, стирка – это глупости. Да пусть оно все зарастет! Да пусть хоть штукатурка на голову сыплется! Пока не кончится вся чистая посуда – не двигайся! Главное, чтобы ты сама всегда красивая была!
Я подошла поцеловать старушку, и Левушка успел запечатлеть наши сердечные объятия.
– Это даже удивительно, – заметила моя свекровь. – Просто какая-то любовь с первого взгляда…
– Вот все они такие… – вздохнул любезный папочка, – домашние монстры. Всю жизнь воюют, а как старость – такие лапочки становятся, такие лапочки… Советы раздают.
Он посмотрел с опаской на свою тещу и прошептал:
– Самое интересное, что она всю свою жизнь все делала с точностью до наоборот.
Да, Боевая старушка все делал наоборот. Непричесанная, в халате, она могла в любой момент спустить собак, но мужа обожала, как нам и не снилось.
Маруся с Мишей, так звали Деда, познакомились на фронте. Она ушла на войну в семнадцать лет, вот такая вот Боевая старушка. Дед был старше, на войну он отправился женатым. И дочь имелась. Под блокадным Ленинградом они встретились. Марью Ивановну отправили радисткой на Балтийский флот, Михаил Зильберштейн был уже там, командовал ротой в войсках ПВО, до прорыва блокады они охраняли Финский залив.
Подробностей осталось совсем немного. И орденов не дюже, и медаль у Боевой старушки была всего одна «За отвагу». Антон, когда был маленький, переживал немного: что ж у других-то вся грудь в орденах, а у нас-то…
– Что там было? – Он приставал к своей бабушке. – За что ты медаль получила?
Обычно во время душевных разговоров старушка пекла пирожки. Она была сосредоточена на своих начинках и отвечала коротко.
Список ожиданий. Попросите свою свекровь, пусть напишет в столбик все, что ждет от идеальной невестки. Пусть сочиняет, пусть затребует все, что ей в голову взбредет. А вы потом возьмите этот список и сожгите у нее на глазах. Да! Потому что мы, невестки, никогда не будем такими, как хочет свекровь. Мы такие, как нас слепили мама с папой.
– За что, за что… Снаряды я к орудию таскала.
– Ты же говорила, что была радисткой? Что, не нашлось других – снаряды таскать?
– Не нашлось…
Старушка не хотела отвлекаться, она выкладывала пироги рядами на большой дубовый стол и соображала, где у нее с капустой, где с картошкой, а внук задавал упрямый вопрос:
– Почему? Почему никого не нашлось снаряды таскать?
Боевая старушка отправляла в духовку поддон и насмешливо морщилась. Да как же можно не понять простую вещь? Убило всех, поэтому она ползала из блиндажа к зенитке с ящиком снарядов. Миша наводил орудия. Естественно, все это происходило под огнем. И повезло. Их не убило, и даже не ранило.
В сорок пятом Марья Ивановна вернулась в зеленый домик беременная и «с каким-то подозрительным евреем», как говорила ее тетка, та самая Заведующая библиотекой.
– Знаете что, Михаил… – решила Заведующая. – Я все понимаю: война, любовь… Но езжайте-ка лучше к жене. Возвращайтесь в семью, у вас там дочка, а мы уж сами как-нибудь… У нас тут тесно.
Дед уехал к жене, забабахал там еще одну девчонку и назвал ее Марусей, в честь фронтовой любви. А наша Боевая старушка решила ждать. Она ждала его еще лет десять и даже не сомневалась, что Миша вернется. Когда похоронили Заведующую библиотекой, он приехал в зеленый домик и, как все мы, попался в волшебное кресло. Наверно, шмякнулся с дороги отдохнуть, и так же, как меня, как папочку любезного, его и осенило: «Все, больше я отсюда не уйду».
Вот из-за этого деда, о военных подвигах которого он рассказывал в школе на классном часе, я и называла Антона другом Зильберштейном, хотя, по сути дела, он вовсе никакой не Зильберштейн.
Боевая старушка выбрала меня в подруги, и мы решили выпить. В моем фужере был грушевый компот, и у старушки тоже, мы были трезвенницами, она после инсульта, я по беременности.
– Пью за тебя!
Боевая старушка залпом выпила компот и хряпнула фужер о землю.
– Эх! Однова живем!
Моя дальняя родственница тут же подскочила с веником, подмести стекло. Эта рыжая слишком активно трясла своим развратным платьем и все время кричала то ли мужу, то ли любовнику: «Андрей, ты красивый! Андрей, ты красивый!» Роза Михална быстро направила эту энергию в мирное русло. Она определила родственницу в кухню, выдала ей фартук, и та пробегала как миленькая весь вечер с тарелками-подносами.
Кстати, наша свадьба была хорошим моментом для налаживания международных отношений. Роза пригласила своих сестер, дочерей отца, и обе еврейские тетки приехали и тоже встали поздравить нас с Антоном.
Старшая держала в тонких пальцах маленькую бархатную шкатулочку, а младшая, она была такая пышная дама, что плечи у нее ходили волнами, протянула большую плоскую коробку. «Белье там или покрывало?» – пыталась я угадать. А сестры с напряжением смотрели мне в глаза и тоже пытались угадать, хорошая я девочка или плохая.
