Вскоре наша процессия покатила по набережным реки. Флагманский автомобиль-ледокол по-прежнему прокладывал путь среди груд металлолома и строительного мусора.
Пифагор внимательно наблюдал за происходящим.
– Мы правильно сделали, что уехали, – сказал он.
– Они что, готовы были на нас вот-вот наброситься?
– В окрестностях их собирается все больше и больше. Какая-то крыса, значительно крупнее других, встала на задние лапы и подстрекает толпу. Кажется, я ее уже видел в ходе битвы при Елисейских Полях.
– Король крыс? Я назвала его Камбисом и чуть было не укокошила, но не успела.
– Он делает все для того, чтобы к нему примкнуло как можно больше особей. Теперь полчища грызунов стекаются в столицу из пригородов. Их уже в сто раз больше, чем нас.
– Как по-твоему, сколько у нас времени?
– Поехали, там будет видно.
Неужели Пифагор и в самом деле сказал «в сто раз больше, чем нас»?
28
Пифагор
На город набросился настоящий ураган, но конвой все равно двигался вперед, несмотря на шквалистые порывы ветра. Река, до этого черная, окрасилась в серый цвет, на ее берега обрушивались волны, время от времени обдавая нас брызгами.
Наша процессия продолжала движение – шумная, но достаточно многочисленная и хорошо вооруженная для того, чтобы нас кто-то попытался остановить.
Слева вращался лазерный луч Эйфелевой башни.
– Поначалу я думал устроиться там, на самой вершине этой стальной конструкции, – сказал Пифагор, – но, поскольку нас было много, неизбежно возникли бы трудности с размещением.
– Да и потом, в случае нападения крыс мы не могли бы прыгать с такой высоты, – заметила я.
По зрелом размышлении я пришла к выводу, что веду просто замечательный образ жизни: каждый день приносил свою порцию сюрпризов. Тот, для кого завтрашний день представляет собой лишь вариацию вчерашнего, изначально мертв.
Тот, кто утром знает, что будет с ним после обеда, изначально мертв.
Тот, кто стремится лишь к рутине и безопасности, изначально мертв.
Я сделала выбор – подвергла телесную оболочку испытаниям, но в результате укрепила свой разум. Закалившись в череде неудач, мой разум лучше себя познал, понял, чего хочет и что может, обрел целостность, и теперь я могу управлять им как продолжением своего тела.
Пифагор был прав – моя душа, вероятно, выбрала эту жизнь, чтобы приобрести опыт: испытания помогли мне возвыситься и обрести знание.
Чтобы считаться замечательной, жизнь не должна быть ни легкой, ни беспроблемной. И смысл ей придает единственно моя манера ее воспринимать.
Я не чувствую соперничества ни с кем.
У меня собственный путь, уникальный и неповторимый.
Я…
Эге, да я становлюсь кошкой-философом. Это все дурное влияние Пифагора. Перед тем как задаваться вопросами экзистенциального характера, для начала надо решить более насущные проблемы.
Я присмотрелась к окрестностям.
Порой где-нибудь высовывалась крысиная морда, наблюдала за нами, но подходить не осмеливалась. По крайней мере, пока.
Но действовать надо быстро.
Наконец Пифагор сообщил, что показался Лебяжий остров. Насколько я могла видеть, он представлял собой узкую полоску зелени посреди реки. Мы выехали на мост Бир-Хакейм, с которого на остров спускалась лестница. Маленькие люди образовали живую цепь, чтобы выгрузить из машин и переправить на остров коробки с едой, инструменты и оружие.
Эсмеральда растянулась на сиденье. Как только она улеглась, Анджело тут же прильнул к ее соскам. Он только то и делает, что ест! Но у меня больше не было ощущения, что эта кошка ворует у меня сына. В конце концов, разве может живое существо принадлежать мне только потому, что я его родила? С учетом своих похождений в последнее время я пришла к выводу, что в основе всех конфликтов лежит как раз желание обладать.
Обладать самцом, обладать территорией, обладать человеческими служанками, обладать пищей, обладать собственными детьми. На самом деле никто никому не принадлежит. И живые существа не могут быть неодушевленными предметами. В конце концов, если Анджело так хочется, чтобы у него были две матери, это его выбор. К тому же это меня вполне устраивало и позволяло тратить время на себя, а не кормить без конца молоком прожорливого котенка. В отказе от желания обладать я тут же узрела свою первую выгоду – передышку для сосков. А потом отправилась осмотреть Лебяжий остров.
На его восточной оконечности стояла статуя размахивающего шпагой человека на скачущей галопом лошади.
– Этот памятник называется «Возрождающаяся Франция», – сообщил Пифагор, подходя ко мне.
– А что, здесь, на Лебяжьем острове, когда-то уже велись боевые действия? – спросила я.
– Нет, ведь его создали искусственно в 1820 году. Он слишком маленький и узкий, чтобы стать предметом какого-то спора. Девятьсот метров в длину и одиннадцать – в ширину. На нем никто никогда не жил. Единственная его функция сводится к тому, чтобы служить опорой для проходивших по нему трех мостов.
Мы направились по длинной аллее, пересекавшей остров из конца в конец. На его западной оконечности высился еще один памятник, гораздо более величественный.
– Это уменьшенная копия статуи Свободы, оригинал которой находится в Нью-Йорке, – проинформировал меня Пифагор, – но если та в высоту насчитывает сорок шесть метров, то эта лишь одиннадцать.
– И что она собой представляет?
– Исполинских размеров женщину. В правой руке женщина держит факел свободы, светоч мира, в левой – скрижали Закона, диктующего обществу правила поведения.
– Это богиня?
– Нет, далеко не все статуи живописуют богинь. Это просто самка, призванная символизировать свободное человечество.
Значит, на нашем острове есть как мужская, так и женская половины.
Вокруг нас суетились маленькие люди, разбивавшие лагерь. Натали очень нервничала. Потом быстро застучала по клавиатуре смартфона (к счастью, снабженного солнечной батареей). Пифагор закрыл глаза, и я поняла, что он опять вошел в Интернет.
– Твоя служанка проверяет наличие материалов и оборудования на близлежащих стройках, – прошептал он.
– Каких еще материалов?
– Строительных блоков, цемента, автоцистерн, лопат, но в первую очередь… взрывчатых веществ.
Потом Натали спрятала смартфон, подозвала к себе нескольких маленьких людей, немного с ними поговорила, и они побежали выполнять возложенную на них задачу, которая, по всей видимости, заключалась в том, чтобы забрать со строек все необходимое.
У меня было ощущение, что все постепенно встает на свои места.
