– Но мне казалось, их врачи научились лечить любые болезни…
– Беда в том, что большинство ученых убили религиозные фанатики.
– А какой смысл людям убивать своих ученых, если именно они находят средства лечения болезней?
– После того как в начале XVII века инквизиция приговорила астронома Джордано Бруно к сожжению на костре, две теологические группировки вступили в яростный спор с целью объяснить смысл жизни. Вскоре перевес в этой борьбе оказался на стороне той из них, которая была более многочисленна и умела будоражить народные массы. Чаще всего слуги Божьи чураются знаний и все списывают на волю Божью.
– Получается, что глупцы убивают умных людей?
– Защитники простых систем тоталитарного типа всегда пользуются у толпы большим успехом по сравнению с теми, кто защищает системы сложные, демократические. Зачастую в силу того, что их риторика базируется на страхе. На страхе перед природой, перед смертью, перед воображаемым, но всемогущим и вездесущим Богом.
– Я как-то видела на улице людей, которые жгли книги.
– Поборники религии зачастую выступают против науки, искусства, сексуальности. Они предлагают всем остальным мир, в котором люди больше ни за что не отвечают. Все, что им нужно для полного счастья, это проявлять покорность.
Все эти замысловатые человеческие истории стали мне жутко надоедать. Если религиозным фанатикам так уж хочется убивать ученых, пусть делают что угодно. Все, о чем я их просила, это проявлять уважение к нам, кошкам.
– Я совсем не устала, – бросила я Пифагору, – и хочу побыстрее отыскать Анджело. Ты говорил, что он в каком-то лесу к западу от города. Пойдем его найдем.
Я напрасно считала себя плохой матерью, ведь потомство мне отнюдь не безразлично. Странно, но в тот момент, когда мы переживали самый пик кризиса – может, потому, что я выжила, пройдя сквозь череду страшных испытаний (и даже одолела человека в пять раз больше меня!), а может, в силу того, что из любопытства шла навстречу соседу и терпеливо слушала его поучения, – мне было хорошо. Более того, я, Бастет, достигшая некоторого уровня развития и имеющая в своем распоряжении определенные средства, была готова попытаться немного изменить этот мир, заставив его двигаться в более правильном направлении.
18
На запад
Я шла, высоко задрав хвост.
Пифагор тоже.
Мы гордо шагали по городу, освещенному сиявшей в небе яркой, полной луной.
Нас со всех сторон окружал хаос. Улицы, дороги, тротуары – по большей части все вокруг было разрушено. На протяжении целых кварталов от домов зачастую остались одни руины.
Неужели люди действительно уничтожили свою среду обитания из-за какого-то великана, которого они никогда не видели и который, как предполагается, наблюдает за ними с небес? Из-за ненависти к ученым? Из зависти?
Пифагора очень впечатлило количество болтавшихся на деревьях висельников. Они напоминали собой продолговатые, облепленные воронами фрукты. Я заметила, что на некоторых из них были белые халаты, что еще раз подтверждало доктрину антагонизма между религией и наукой.
Кое-где трупы людей были навалены кучами. Они образовывали небольшие холмики, лишь ненамного больше груд мусора. Когда мы прошли еще немного, я увидела на некоторых телах, валявшихся прямо на земле, зеленоватые свищи.
– Чума, – подтвердил мой спутник.
Со всех сторон нас окружали полчища жужжавших мух.
За нами наблюдали крысы.
Некоторые вылезали из сточных канав и канализационных коллекторов, замирали на приличном расстоянии и обнажали резцы, бросая нам вызов.
– А крысы знают, что несут людям смерть? – спросила я у Пифагора.
– Когда один вид убивает другой, ему всегда об этом известно.
– Как ты думаешь, они это умышленно?
– Я в этом совершенно уверен. Но вот люди, боюсь, этого так и не поняли.
Сиамец предложил прибавить шагу, чтобы быть на месте еще до рассвета.
До этого моим самым дальним путешествием был поход на стройку, где работала Натали. А по крышам я никогда не покидала парижского квартала, который Пифагор называл холмом Монмартр.
Двинувшись на запад, мы вышли к какому-то круглому месту, которое сиамец назвал площадью Клиши. Посреди нее возвышалась статуя, изображавшая человеческую самку, стоявшую среди развалин рядом с мужчиной, одна рука которого была ранена, а другая сжимала оружие.
Статую окружали уже настоящие раненые и убитые, равно как и развалины.
Внезапно на площадь выехал грузовик и остановился у памятника. Из него выпрыгнули люди в светоотражающих оранжевых костюмах и масках, из-за которых казалось, что их лица оканчиваются плоским клювом.
– Это так называемые герметичные комбинезоны, – объяснил сиамец, – они помогают уберечься от чумы.
Едва люди вышли из машины, как их тут же окружили крысы. Дав несколько очередей из автомата, люди обратили мерзких тварей в бегство, а потом стали стаскивать в одно место валявшиеся на площади тела. После чего облили образовавшийся холмик бензином и подожгли. Ярко полыхнул костер.
– Сначала они жгли книги, теперь переключились на тела, – заметила я.
– На сей раз это вынужденная мера, препятствующая распространению чумы, – объяснил мой спутник.
При виде обуглившихся трупов я тут же вспомнила слова Пифагора о том, что господство людей подходит к концу и что вскоре они разделят судьбу динозавров.
Несколько человек в оранжевых комбинезонах теперь размахивали оружием, изрыгавшим фонтаны огня, уничтожая самых наглых грызунов.
– Это огнеметы, – уточнил Пифагор. – Бежим быстрее, нам нельзя здесь долго оставаться.
По обвившему стену плющу мы забрались на крышу соседнего дома.
Пробираясь между дымоходами по оцинкованным крышам, я вдруг поняла, что мы, кошки, предпочитаем жить на высоте, люди – на поверхности, а крысы – под землей.
Вдруг, будто желая мне возразить, откуда-то вынырнула летучая мышь и тут же ринулась на меня.
Не успела я попробовать наладить с ней контакт (Здравствуй, летучая мышь), как она уже попыталась выколоть мне крыльями глаза и вонзить в шею зубы.
Вместо того чтобы обращаться к ней в единственном числе, мне скорее следовало сказать банда, потому что в действительности летучих мышей было не меньше дюжины.
Нам с Пифагором пришлось прижаться к дымоходу и практически встать на задние лапы, чтобы отразить эту атаку черных крыльев, сопровождавшуюся пронзительными криками. Одну из летучих мышей мне удалось убить. Я надеялась, что этого будет достаточно, чтобы отбить у остальных охоту нападать. Как бы не так! Эти твари набрасывались на нас с таким остервенением, а их резкие крики были так неприятны, что мы решили отступить и укрыться в доме, забравшись через неплотно закрытое окно. Я принесла в пасти поверженного врага.
