— Что с вами?
— Ваша дочь там, не так ли?
— Да, — сказал Линдхаут и опустил голову. — Поэтому я все время смотрел на часы, инспектор. У нас сейчас половина третьего пополудни. Разница во времени шесть часов. Я всегда звоню ей в три часа дня. В Берлине это девять часов. И Труус дома…
Лонжи тихо спросил:
— А ваша работа? Вы верите, что найдете антагонист длительного действия?
— Несомненно, — сказал Линдхаут.
— Когда, профессор? Когда?
— Понятия не имею, — ответил Адриан Линдхаут.
36
— Труус!
— Адриан!
— Я слышу твой голос так, словно ты стоишь рядом со мной. Даже страшно, что простым набором можно так просто соединиться… Эти спутники… Как твои дела, сердце мое?
— Хорошо, Адриан, правда хорошо. — Труус говорила спокойно и рассудительно. В Берлине было ровно 21 час, 2 июля 1975 года.
— Пожалуйста, приезжай наконец домой, Труус!
— Я еще ненадолго должна остаться в Берлине, Адриан, совсем ненадолго. Нужно закончить кое-какие формальности по наследству. Я ведь хочу завещать дом городу — для детского приюта или для стариков!
— Это может сделать адвокат! — Голос Линдхаута звучал раздраженно. — Действительно, Труус, я очень хочу, чтобы ты была уже здесь. Ты знаешь, что я не могу приехать в Берлин. Я думаю, мы уже на правильном пути… Я не хочу ничего предварять… Но начались совершенно новые серии испытаний — не только здесь, но и повсюду в лабораториях «Саны». Мы с Колланжем постоянно сменяем друг друга. Все идет круглосуточно. У меня дел как никогда. И я очень беспокоюсь за тебя!
— Ты не должен беспокоиться. Я каждый день езжу на кладбище. На могиле Клаудио столько цветет цветов! Там так хорошо, все полно спокойствия и умиротворения… И я не одна…
— Что ты имеешь в виду?
— Доцент Ванлоо часто меня сопровождает. Мы вообще часто бываем вместе. И сейчас он здесь…
— Доцент Ванлоо? Кто он такой — этот доцент Ванлоо?
— Бог мой, я же тебе так много о нем писала… приват-доцент по синологии! Доктор Ванлоо долгое время был в отъезде, а сейчас он некоторое время будет в Берлине. Подожди секунду, я хочу, чтобы ты с ним поговорил!
— Нет, в самом деле, Труус, это…
Но уже звучал глухой радушный голос:
— Добрый день, господин профессор! Я рад хотя бы однажды поговорить с вами. Труус все время рассказывает мне о вас…
Теперь Линдхаут был очень раздосадован. Мужчина, который уже называл Труус по имени! Он подавил приступ ревности и ответил подчеркнуто вежливо:
— Я тоже рад, герр Ванлоо. Добрый день.
— Вы действительно не должны тревожиться, господин профессор. Я послежу за Труус.
Для ушей Линдхаута это заявление не было таким уж удачным.
— Я вам весьма благодарен, господин доктор! — ответил он.
— Не стоит благодарности. Это само собой разумеется. Такая очаровательная умная женщина — ее просто нельзя оставлять одну!
— Бог мой, поэтому я и хочу, чтобы она вернулась домой! Я не могу уехать отсюда, герр Ванлоо, это абсолютно исключено! Всю свою жизнь я работал над этой проблемой, и сейчас, когда, похоже, все удается, я просто обязан быть в Лексингтоне!
— Вас никто не упрекает, господин профессор! Конечно, работа прежде всего, это естественно. Но вы должны понять и Труус: Берлин, дом, могила Клаудио… Все это еще так свежо — боль воспоминаний… печаль… Я делаю что могу, чтобы отвлечь Труус, чтобы направить ее мысли на что-то другое…
— Это чрезвычайно любезно с вашей стороны, герр Ванлоо! — Сейчас голос Линдхаута звучал неприязненно. Ванлоо высокомерно пропустил агрессивность мимо ушей. Его голос не изменился:
— Пожалуйста… пожалуйста, не опасайтесь, что у меня есть какие-то корыстные намерения…
— Я и не опасаюсь! — коротко сказал Линдхаут. — Вы не будете так любезны дать мне возможность еще раз поговорить с дочерью?
— Ну разумеется, ну конечно. И до скорого личного знакомства, господин профессор…
Затем Линдхаут снова услышал голос Труус:
— Да, Адриан?
Его голос, шедший через океан, звучал теперь зло:
— Итак, я вижу, что ты в надежных руках, Труус. Прощай. Я позвоню послезавтра — если хочешь.
— Конечно, хочу! Адриан! Адриан, что случилось?
— Абсолютно ничего. Ладно, до послезавтра, Труус.
Связь прервалась.
Труус положила трубку и посмотрела на улыбающегося Ванлоо, который снова сел.
— Вы что-нибудь понимаете, герр Ванлоо?
— Боюсь, ваш отец не испытывает ко мне большой симпатии.
Приват-доцент по синологии доктор Кристиан Ванлоо был высокий худощавый мужчина лет сорока пяти, с седыми волосами, загорелый и элегантно одетый.
— Ерунда. Почему не испытывает?
— Давайте, дорогая Труус, выпьем еще по бокалу вина. — Ванлоо наполнил бокалы, стоявшие на столе. — Я бы на месте вашего отца, наверное, так же реагировал бы на появление постороннего мужчины в вашем окружении, если бы обстоятельства этих отношений между отцом и дочерью были такими же.
— Что вы имеете в виду? — встрепенулась Труус.
— Да успокойтесь же наконец. — Ванлоо погладил ее по руке. — Я имею в виду… здесь нет ничего странного, это естественно, учитывая условия, в которых вы провели всю жизнь вместе со своим отцом… в таком тесном общении… все время вместе… эта паршивая война… у вас не было матери, у него больше не было жены… Конечно, это должно было привести к нарушениям в духовной жизни… но это не имеет значения! Как я уже сказал, на месте вашего отца я бы, возможно, повел себя так же. Однако…
— Однако?
Он покачал седовласой головой.
— Нет, пожалуйста, скажите, что вы хотели сказать!
— Вы будете сердиться.
— Уверяю вас, нет!
— Нет, будете!
— Обещаю, что не буду сердиться!
Он снова улыбнулся, показав красивые зубы.
— Ну, хорошо. Итак… Видите ли, дитя, есть одно дело, которое я уже давно хотел обсудить с вами.
— Ну и давайте!
Он по-отцовски кивнул.
— Ваше здоровье! Да, так вот, это весьма трудно для меня, но я попробую сформулировать… Возможно, сейчас как раз подходящий момент… после очень небольшого столкновения с вашим отцом…
— Вы о чем?
— Я знаю вас уже достаточно давно, Труус. И я довольно много слышал о вашем отце. Он всю свою жизнь боролся против зависимости от наркотиков. Это вырабатывает определенный характер. Снимаю шляпу перед вашим отцом, Труус — перед человеком с такими высокими этическими представлениями!
