Насколько безрезультатно прошел процесс, настолько же сильно он взбудоражил международную общественность. Внезапно во всех средствах массовой информации заговорили о торговле наркотиками, в особенности героином, и о «французской схеме». В течение зимы во многих странах возникли «рабочие группы», «консультационные пункты по наркотикам» и специальные подразделения полиции по борьбе с наркотиками. Появились бесчисленные публикации и статистики, и эти статистики были в высшей степени пугающими…
И теперь, быстро расхаживая взад-вперед по гостиной апартамента Линдхаута, Брэнксом с ожесточением говорил:
— Учрежденная государством следственная комиссия подсчитала, что если рост наркозависимости будет продолжаться прежними темпами — а кто знает, не подпрыгнет ли она резко вверх! — то в семидесятом году количество легальных наркоманов, употребляющих героин, только в одном Нью-Йорке составит сто пятьдесят тысяч человек! Сто пятьдесят тысяч человек в одном-единственном городе! И это только известных случаев! В целом же их будет, конечно, намного больше! — Он остановился перед Линдхаутом, который сидел, уставившись глазами в ковер на полу. — Профессор, если вы через два года найдете антагонист с достаточно продолжительным периодом действия, вы только в одном городе сможете спасти десятки тысяч людей! Разве это не удивительно?
Линдхаут кивнул, не поднимая глаз.
— Да, — ответил он. — Удивительно. Но через два года я не найду такой антагонист, который был бы способен спасти эти человеческие жизни!
— Я сказал это не для того, чтобы услышать в ответ подобные слова, профессор, — сказал Брэнксом. — Я сказал это, чтобы показать вам, насколько важна ваша работа, как много от нее зависит и как сильно мы в ней нуждаемся.
— Да-да, — сказал Линдхаут, все еще рассматривая сложный ткацкий узор на ковре, — это я уже понял… — Его голос прервался.
— Бог мой, профессор… — Брэнксом беспомощно повернулся к Колланжу. Молодой, очень стеснительный человек со следами угревой сыпи на лице, с темными волосами, меланхоличными глазами и чувственным ртом, сказал:
— Мы имеем дело с величайшей эпидемией на свете, мистер Брэнксом. Вы знаете предмет. Вы знаете, что все мы в равной степени заинтересованы в том, чтобы найти пригодный антагонист длительного действия. Но это не школьное сочинение, где вы как учитель можете требовать, чтобы оно было написано к завтрашнему дню. — Он смотрел на Брэнксома очень серьезно.
— Я не собирался говорить как учитель… — Брэнксом внезапно растерялся. — Если у вас сложилось такое впечатление — пожалуйста, простите меня, профессор! — Линдхаут только кивнул. — На самом деле мне это совершенно не свойственно! Просто я уже так долго борюсь с этими преступниками — и это война одного человека! Я уже не так молод… Если эти собаки не сегодня-завтра уложат меня, если им это удастся, — кто тогда будет бороться дальше?
— Мы, — сказал доктор Колланж. — Не беспокойтесь, мистер Брэнксом. Мы найдем антагонист, который нам нужен, и преступников, о которых вы говорите, тоже!
— Вы ученый! У вас нет автоматов, нет организаций, которые охотились бы за боссом, вы…
— У нас есть организации, мистер Брэнксом, — сказал Колланж. — Теперь, после этого процесса, они у нас есть! Отделы по борьбе с наркотиками во всем мире теперь будут сотрудничать. Подключился Интерпол…
— А что смогут сделать все эти организации, если в них самих сидят люди, являющиеся агентами наркоторговцев? — холодно спросил Брэнксом. — Ведь после процесса это стало очевидным, и прокурор сказал об этом предельно ясно! Иначе не случилось бы трагедии в Алльшвильском лесу. Откуда люди босса узнали о встрече? Она держалась в абсолютной тайне, и тем не менее босс узнал о ней! И устроил швейцарцам маленькое сражение! А сам не потерял ни одного человека! Мы не нашли ни одного следа! Ничего, ничего, ничего!
— Виновных найдут. Найдут и босса, — сказал Колланж, спокойный как всегда, взглянув на Брэнксома.
— А даже если и так — дай-то бог! Ведь босса можно заменить! Любого человека можно заменить! Единственное, что нам нужно, так это антагонист! Только он может положить конец этому чудовищному преступлению!
— Мне кажется, у меня есть идея, — сказал Колланж, обращаясь к Линдхауту.
Тот посмотрел на него, как будто только-только проснулся:
— Да?
— Ваша заслуга в том, — сказал Колланж, — что вы нашли первый антагонист вещества особого химического класса с более длительным периодом действия, господин профессор. Долгое время у вас не было достаточных средств, лабораторий и сотрудников. Сейчас они у вас есть! И мы увидим, прав ли я в своих рассуждениях…
— В каких рассуждениях? — На лице Линдхаута наконец появился интерес.
— Речь идет о двух разных аспектах проблемы. — Колланж говорил медленно. — Мы знаем, что лечение воздержанием одного зависимого от героина длится восемнадцать месяцев и стоит ни много ни мало сорок тысяч франков — или марок, если хотите. Героинист, не подвергающийся лечению, обходится государству, то есть всем нам — в виде социальной помощи, расходов на лечение или, если он пошел по уголовной стезе, в виде расходов, связанных с отбытием наказания, — в круглую сумму в миллион франков, или марок. Один-единственный героинист — один миллион! Поэтому понятно, что люди во всем мире возмущены тем, что наркоман является для них такой обузой! Очень скоро мы столкнемся с такими требованиями: «Дайте им всем по возможности быстро подохнуть!» Или еще хуже: «Убейте их!» Так мы дойдем до гитлеровского понятия «малоценной жизни». Подобные мысли — будем надеяться! — можно будет предотвратить именно сейчас, после этого процесса в Базеле, потому что многие публицисты и ученые, философы и политики повернулись лицом к проблеме наркотиков.
При этих словах Колланжа Линдхаут вспомнил о том, что он наговорил в Париже во время своей, сейчас ему просто непонятной, вспышки. Ему стало стыдно…
— Ах, дерьмо, — сказал Брэнксом. — Те, другие, с аргументом «малоценной жизни», уже пробудились! Я прихожу в ужас от деятельности этих людей — а люди с такими воззрениями есть везде! Осмелюсь предположить, что их подавляющее большинство! Спросите-ка человека с улицы — не какого-нибудь правоэкстремистского лицемера или фанатика, а простого работягу, у которого свои заботы и которого захлестнула лавина информации о проблеме наркотиков. Что он вам скажет? Скука? Скандал с родителями? Некоммуникабельность поколений? Фрустрация? Отвращение к обществу потребления? Отчуждение? Стресс? Отсутствие целей? Отсутствие образцов для подражания? И прочую ерунду, которой пытаются объяснить, если не замолчать, пристрастие к наркотикам, особенно среди молодежи, — все то, что меня сейчас заставляют читать и слушать? Ни в коем разе! Человек с улицы скажет: ну и что? Фрустрация — не смешите меня! Прекратите молоть вздор! Мой отец периодически ломал мои игрушки — и что, из-за этого я стал паразитом, который живет на деньги других людей, пока не сдохнет? И на мои деньги тоже! У меня жена и дети, я не могу позволить себе того, того и того! Жена тоже должна работать! Мы едва сводим концы с концами. Я хочу, чтобы дети жили лучше! Они должны пойти в университет! Для этого мы с женой и работаем! Для этого! Но не для той грязной свиньи, которая ничего не делает, ничего собой не представляет и ничего не хочет — кроме все новой и новой дозы! — Брэнксом ядовито закончил: — Я боюсь как раз этой встречной волны. Поэтому я считаю: никаких так называемых просветительских кампаний! Антагонист! Нам нужен антагонист!
