– Вы все равно меня убьете, – наконец выговорила она.
– Ну, – развел он руками, – может, и не убьем, если ты будешь хорошей девочкой. Скажи, где ты спрятала бумаги Алекса? Лия, сегодня пятница, а вот завтра... завтра суббота.
– И что? – подняла она глаза.
– А то, что завтра здесь никого не будет. У моих рабочих два выходных, как положено по трудовому законодательству. Значит, твоих криков никто не услышит. Ты будешь умирать долгой, мучительной смертью.
– Тогда эти бумаги пойдут по назначению, куда просил их отправить Алекс, – набравшись мужества, выпалила Лия.
– И куда ж это он просил их отправить?
– В ФСБ!
– Дешевый трюк, – нахмурился Адам Рудольфович, упоминание о ФСБ задело по нервам. Он приблизился к Лии, схватил пятерней за подбородок, сжал. – Либо у тебя их нет, либо ты идиотка, насмотревшаяся кино. Никто не узнает, что с тобой стало. Тебя мои ребята... увидишь сама.
– Тогда вы не найдете документы, – упрямо повторила Лия.
Адам Рудольфович влепил ей пощечину и удалился со словами:
– Пожуем – увидим. А жевать тебя долго будут, особенно когда я привезу сюда твоего мальчишку. И вот тогда ты мне все выложишь. Молчишь? Ну, молчи, молчи.
Снова Лия осталась одна. Когда голоса смолкли, поставила несколько ящиков друг на друга у стены, где под потолком находилось окно, к ним приставила еще, соорудив лестницу. Взобралась. Орудуя прутом, пыталась отбить цемент, в который погружалась решетка. За этим занятием провела весь день. Слыша голоса, она быстро разбирала ящики и садилась на середину подвала. Два раза ей приносили еду, но эту дрянь в грязной миске не стала есть, только хлеб. За день удалось немного раскрошить цемент. Лия, долбя стену, повторяла:
– Как же крысы прогрызают цемент? Почему они могут, а я нет?
Вновь предстояло провести ночь с крысами. Лия, бросив долбить стену, торопливо сооружала из бидонов и ящиков площадку посреди подвала.
В то время как Адам Рудольфович возвращался в город злой от упрямства Лии, Хачатур Каренович принял у себя в кабинете Тимошенко. Его удивило настойчивое требование Тимохи встретиться по очень важному делу. Любопытно стало – что за новости принесет он. И вот Тимоха, наутюженный и аккуратно причесанный, до омерзительности чистенький, в голубом костюме и голубой рубашке с лазурным галстуком, предстал пред очами Хачатура. Тимоха обожал оттенки голубого колера, очевидно, основной инстинкт повлиял на пристрастие к определенному цвету. Он устроился в кресле и нагло, как приятеля, пригласил присоединиться Хачика, ударив ладонью по кожаной поверхности соседнего кресла:
– Садитесь рядом, Хачатур Каренович, разговор будет интересным и доверительным, не стоит, чтоб кто-то услышал хоть слово.
Тот медленно встал, почуяв жареное. Да, что-то произошло, иначе этот любитель юношей не вел бы себя панибратски. Погрузившись в кресло, Хачатур спросил вкрадчиво:
– Ну, какой такой разговор у тебя?
– Только хочу сразу сказать. Я уважаю вас, поэтому пришел с важным сообщением. Еще надеюсь, что вы меня отблагодарите соответствующе.
– Надэйся, – кивнул Хачатур Каренович.
– Дело в том, что Булькатый предложил мне союз против вас, – огорошил Тимоха и уставился на Хачика: мол, как тебе такой поворот? Тот никак не отреагировал, ждал дальнейших разъяснений. – Он предложил утопить вас и Шкалика, мне взяться за бизнес Шкалика, а сам хочет забрать порт. Да, так и сказал: хочу порт.
Внутри Хачатура Кареновича завибрировали все струны: заговор, против него заговор! Он человек мирный, а ему навязывают войну. И кто? Три шакала? Три вонючки, которых он терпел лишь потому, что хотел мира? Главный шакал Булькатый возмечтал забрать порт, который Хачатур поднял своими руками, отстраивал из года в год и обустраивал, налаживал связи с иностранцами, порт, которым пользовались все те же шакалы! На готовенькое вознамерился сесть Булькатый.
Тимоха, выждав паузу, чтобы Хачатур переварил информацию, намекнул:
– Но это не все.
– Что ти хочешь? – Хачатур Каренович догадался, что за дальнейшие сведения следует что-нибудь дать шакаленку Тимохе или хотя бы пообещать.
– Только то, что, по вашему усмотрению, я потяну. Я бы стал вам верным помощником. Я не зарываюсь, место свое знаю, но у меня тоже есть неиспользованные резервы. Булькатый обнаглел, не по-хозяйски ведет дело. Ну, сколько может продолжаться его отравительная деятельность? У нас край – Эльдорадо, нельзя же так бесхозяйственно работать! Я бы на его месте стремился к качеству, а не травил людей...
– Ти хочешь бизнес Булькатого? – дошло до Хачатура.
– Ну, все мы о чем-то мечтаем... Но если вдруг такая возможность будет, то вы имейте в виду меня.
– Хорошо. Имею. Говори.
– Булькатый пригласил меня в охотничий домик Алекса. Кстати, обещал мне его подарить, еще дом Алекса обещал, – и выразительно посмотрел на Хачатура, который все так же оставался невозмутим и спокоен. – Но дело не в этом. Там оказалась... Лия!
Вот тут Хачатур Каренович заерзал:
– Лия? Нивириятно. И что?
– Она пыталась убежать, но мы ее догнали. С ее слов я понял, что документы у нее. Еще мы нашли у нее пистолет Каракуля. Лия сказала, что украла этот пистолет, но Булькатый думает, что она и он заодно. Документы не отдала, ее забрал Булькатый и куда-то отвез. Да, сына с ней не было. Булькатый кровно заинтересован добыть документы, чтобы изъять из них все о себе, а вас, простите, сдать органам. Еще он хочет отыскать сына Лии, чтобы развязать ей язык.
– Какой сволочь, – вырвалось у Хачатура Кареновича. – Хорошо. Я отблагодарю тебя, придет время. Где он может держат Лия?
– Не знаю. Честно, не знаю. Если хотите, я попытаюсь выяснить.
– Попитайся, – согласно кивнул Хачатур.
Тимошенко понял, что пора и честь знать. Распрощался, еще раз напомнив, что слишком уважает дорогого Хачатура Кареновича, чтобы плести против него интриги. На самом деле он боялся Хачика, у которого все в городе схвачено: легавые, прокуратура, захудалое правительство – все. И своих людей, вооруженных до зубов, у него достаточно. Эта сила пострашней парней Булькатого, а уж сутенерская братия самого Тимохи вообще не в счет. Так что, взвесив «за» и «против», Тимошенко решил не дергать тигра за хвост, а сойтись с ним. Когда же он ушел с чувством выполненного долга, Хачатур Каренович презрительно проговорил ему вслед, еще сидя в кресле:
– Что за люди! Сволочь на сволочи и сволочью погоняет.
Затем тяжело поднялся, набрал номер. Услышав голос в трубке, произнес:
– Его надо убират. Сегодня ночью.
Всю дорогу до Краснодара Руслан не проронил ни слова. Сева пытался его растормошить, но тот лишь отвечал на конкретно поставленные вопросы, да и то односложно. Впрочем, он хоть и пользуется авторитетом у сослуживцев, но близких друзей среди них не имел. Когда Сева приступил к работе после академии, Руслан негласно взял над ним шефство, это было приятно, но за год близкого знакомства так и остался непознанным. Вроде бы с удовольствием проводил время с Севой, вместе с тем сам в себе. Короче, вытащить его на откровенный разговор еще не удавалось: либо отшучивался, либо менял тему, а то и вовсе отмалчивался. Сева наблюдал за ним и в домашней обстановке, заметил, что Руслана тяготит дом. По бабам он не бегал, однако дома бывать не любил. Жена у него женщина славная, заботливая, а отношения их можно квалифицировать как домовладелица и квартирант. Сына девяти лет любил, пожалуй, только сын и привязывал его к дому. В конце концов Сева перестал копаться в характере Руслана, а принял его таким, каков он есть.
