Система жанров прозы, выверенная вполне на русском фольклоре, отказывает в Лесном Заволжье. Ведь эти рассказы стариков и воплощают миф. А миф слишком сложен, извит, иногда может прикинуться чем-то, начисто лишённым чудесного. Но оттого он не перестанет это чудесное таить.
Мы прочно усвоили: мифология – это греки и римляне. В школе нас учат, кто из греческих богов за что отвечает, и это полагается знать. Вот Аполлон. Тут всё ясно – бог искусств… Но откроем энциклопедию «Мифы народов мира». Алексей Лосев, тяжеловесный почитаемый знаток Античности, перечисляет его ипостаси: стреловержец, губитель, прорицатель, врач, пастух, охранитель стад («Ликейский» – «волчий», спасающий от волков), музыкант (ну да: пастухи – это уже почти профессиональные музыканты!). Более того, Лосев называет его «мрачным божеством». Не много для одного?… Вчитаться внимательней в статью – и понимаешь: речь идёт почти что о разных Аполлонах – совсем в различных качествах представал он перед жителями той или иной части Греции, Малой Азии.
Такая же штука обнаруживается, если вчитаться в любую из статей про кого угодно из древнегреческих богов. Хотите – про Зевса, хотите – про Афину.
Догадка: преподнесённую нам мифологию творили методисты. Это они недрогнувшей рукой наводили порядок в сонмище богов и духов.
Методисты сильней богов.
К счастью, современные авторы поднимаются над тем, что сотворили методисты. А те ставили перед собой великую задачу: объяснить «всё» юношеству, заодно и воспитать его в неком духе. И не беда, что самим господам методистам это «всё» было непонятно. Зато они знали, как оно должно быть правильно. И сочными мазками живописали олимпийский пантеон. Располагали на нём богов – этих в партер, этих в амфитеатр, этих на галёрку. Составляли им биографии, так чтобы было умно и непротиворечиво. Это берём, а это – фи, какое неприличное! – забыть. Отбирали «случаи» из жизни этих богов – так чтобы оно было попонятней.
Есть просто мифология. А есть мифология для… Да какая разница для кого? Ну, для учащихся, ну, для любопытствующих, желающих хоть как-то понять извлечённые из нафталина стихи про «питомцев Аполлона».
К счастью, поэты, жившие двести лет назад, были питомцами методистов (что ещё лучше, чем быть питомцами богов, поскольку мы теперь знаем, кто сильней). Потому «питомцы Аполлона» – это как бы люди искусства, а вовсе не какое-то там крупнорогатое стадо, а также не группа пациентов, бурно прорывающихся к нему на манер дам бальзаковского возраста, льнущих к любимому психотерапевту. Ещё к «питомцам Аполлона» принято относить юношей Гиакинфа и Кипариса. Принято изображать их у ног Аполлона играющими на свирелях. А это, между прочим, очень сильный образ.
* * *
Павел Мельников-Печерский, человек, который первым дал себе труд задуматься о том, кто такие боги и духи поволжских финно-угров, очень красиво рассадил их – как на школьной выпускной фотографии. Он сложил из них пантеон, зная, что это должен быть именно пантеон – и всё тут.
Ведь у греков же – пантеон.
Рядом с Чем-пазом Мельников водрузил женщину – так положено. Она называлась у него Анге-Потяй. Мельников-Печерский в сущности был гением: он погрузился в среду чужого языка, мучил людей вопросами, на которые отвечать было ох как трудно, и записывал то, что они говорили.
Он старался это понять.
Это уже потом, спустя сто лет выяснилось, что «ангепотяй» – вовсе не женщина и вообще не персона, а выражение, которое можно перевести как «усердно молитесь». Но его настойчиво повторяли писателю. И он «всё понял», ведь он уже владел методикой (а может быть, даже самой методологией!) и знал «как надо».
Впрочем, меня не было, когда ему говорили это слово. И не было толкователей «Очерков мордвы». Потому я готов допустить, что он услышал всё правильно и разобрался во всём как надо, лучше тех, кто взялся за это дело потом.
Та же картина с пантеоном марийских богов.
Вслед за Мельниковым-Печерским, занимавшимся в середине XIX века мордовскими богами, за дело взялся Иван Смирнов, казанский профессор, и случилось это спустя четыре десятилетия.
* * *
Я сидел в библиотеке над книгой Смирнова и переписывал богов и духов, рассаженных им на дереве – выше и ниже, в одиночку и группами.
Всё было просто и понятно.
Понятно и то, почему узнать это можно было только из старой книги. Ну как же: весь двадцатый век прошёл под знаком победного шествия атеизма, и старыми богами интересоваться не полагалось. Самого же Смирнова в XX веке не переиздавали и практически прокляли. В 90-х годах XIX века он был приглашён как эксперт на скандально знаменитый мултанский судебный процесс. Там решалась судьба удмуртских жрецов – васясей. Их обвинили в том, что они принесли человеческую жертву, убив, если по-современному, некого бомжа. Казанский профессор, которого спросили, приносят ли удмурты человеческие жертвы ответил практически, что не знает этого, но допускает. И прогрессивная печать на целый век поставила на нём чёрное клеймо.
…Нет, уважаемый профессор. Вы не правы. Всё рассыпалось, стоило мне соприкоснуться с реальными, живыми людьми. Пантеона не было. На одной окраине села мне объясняли: молиться надо в среду. На другом – в пятницу. Боги, сложились было в некую, хотя и шаткую, но систему (совсем не похожую на смирновскую), и тут же по отдалении на три километра рассыпались. Да и просто стали другими, приобрели иные сферы интересов и имена. Осталось общее: они боги, им надо приносить подарки, их надо просить по определённым дням. А в одном селе почитали просто бога Юмо, в другой деревне – Ош Пондаша, и при этом говорили, что он и есть Юмо, дальше шли объяснения, что самое главное – Кереметь (мы ещё попробуем разобраться, кто или что это). Что Юмо – это по сути Христос, а про Ош Пондаша никто ничего и не слышал.
Было ощущение, что я делаю или ищу что-то не то. У мудрого профессора господина Смирнова всё получилось, а у меня – нет. Может быть, я просто не туда приехал? Или за век всё исчезло и забылось?
Но потом, чем больше за плечами оставалось марийских сёл и деревень, тем яснее становилось, что всё то.
Господин Смирнов для начала получил гимназическое образование. И изучил по учебникам мифологию древних греков. А только затем уже подступился к мифологии марийцев. И он хорошо знал, как всему полагается выглядеть.
* * *
Ещё один миф: границы, рубежи, которыми мы готовы изрисовать карты, изображающие землю в отдалённые времена.
Читал недавно Зуфара Мифтахова, тоже казанского профессора, уже современного, написавшего интереснейшее исследование об истории татарского народа.
Охотно понимаю, что Мифтахову симпатична Волжская Булгария и приятно писать о её величии. И ведь когда он начинает обрисовывать границы этого государства, величие это осознаётся в особенности. Выясняется, что были такие булгарские города в десятом веке – Хурс – Курск, Хорысдан – Путивль, Батывыл – Полтава, Караджар – Чернигов, Джун – Нижний Новгород (Джун – утверждает Мифтахов – город именно булгарский, и основали его в VIII ещё веке). Как говорится, далее везде.
