Кимоно красного, даже скорее алого цвета пришлось майору как раз по размеру, словно китайцы тайком умудрились снять с пленника мерку. Орехов затянул простроченный черный пояс, расправил плечи и скептически посмотрел на свои высокие армейские ботинки, лишенные шнурков и оттого выглядевшие несколько комично. Шнурки, в лучших тюремных традициях, у пленников отобрали с первых же минут заточения вместе с поясными ремнями – не то хунхузы опасались, что русские вдруг пожелают дружно удавиться, не то – что более вероятно, – лишали их предметов, без труда превращаемых умелой рукой в оружие…
Первым шел китаец с автоматом в руках, следом шлепал по бетону Орехов, за спиной которого мелодично звякал кандалами чуть запинавшийся из-за коротковатых пут старлей. Замыкали странноватую процессию Меченый с Малышом и второй автоматчик. Несколько минут тащились по извилистому коридору, тянувшемуся между штабелей каких-то ящиков и прочего барахла, обычного для складских помещений. Скат какое-то время ворчал по поводу невеселых прогулок по улицам китайского ада, потом, видимо, утомился и примолк. А может быть, подумал, что своей болтовней мешает майору собраться и сосредоточиться перед боем.
Орехов же, казалось, был совершенно спокоен и даже вяло-флегматичен, но на самом деле майор действительно в некотором роде медитировал, отбрасывая в сторону все лишнее и пустое, что никак не могло помочь ему в предстоящем деле. Правда, методика этой медитации была несколько своеобразной и вполне могла быть выражена одной известной русской присказкой: «Чему быть – того не миновать!» И еще Орехов втайне чуточку радовался тому, что о смертельном поединке китайцы сообщили им за полчаса до боя, а не накануне вечером! Ведь тогда, несмотря ни на какие методики, вряд ли удалось бы нормально выспаться и чувствовать себя более или менее прилично. Будь ты трижды тренированным человеком, но трудновато спать крепко и спокойно, наверняка зная, что никакого завтра у тебя уже может и не быть…
Коридоры неожиданно закончились, процессия миновала последние метры между двух высоких стеллажей и оказалась под сводами обширного помещения с высоким закругленным потолком – вероятно, это был какой-то ангар. Ровно посередине ангара метрах в восьми над бетонным полом застыл поперек зала козловый кран, с решетчатой фермы которого бил в центр зала яркий свет нескольких сильных ламп, освещая приготовленный для боя ринг. Собственно, как такового ринга и не было: просто на бетонном полу был расстелен туго натянутый кусок брезента метров шесть на шесть, прижатый по периметру низким бортиком, выложенным из каких-то тяжелых коробок. Вокруг площадки были расставлены скамейки, на которых уже оживленно переговаривались предвкушавшие занимательное зрелище бандиты – майор навскидку прикинул, что хунхузов должно быть не меньше семи десятков.
«Та-ак, – мысленно присвистнул майор, – нечто подобное я и ожидал… Насмотрелись, упыри, киношек! Ладно, майор, посмотрим… Как пел один хороший парень: “Здесь вам не равнина, здесь климат иной!” Вот хрен вам, а не русского майора! Сейчас я вам спляшу цыганочку… с выносом тела, бл…»
В центре ринга возвышался огромный, примерно на целую голову выше Орехова, китаец с лицом, которое гораздо точнее было бы назвать звериной мордой, а всю эту гору мышц, почти лишенных какого-либо жира, так и хотелось обозвать тупым бульдозером.
Орехов услышал за спиной приказ остановиться, и мимо него неторопливо прошествовали на свои почетные места Ван Ли и Малышев, а Ската отвели и усадили куда-то чуть в стороне от зрительских рядов. Малыш, проходя мимо, сначала злорадно улыбнулся и, явно намекая на вечное прощание, несколько раз махнул ладонью, а затем, нехорошо твердея лицом, очень красноречиво чиркнул оттопыренным большим пальцем по горлу…
38
Орехов, не сводя с громилы взгляда, перешагнул через невысокий бортик и остановился, застывая в нарочито расслабленной позе с выражением спокойного высокомерия на лице. Против ожидания амбал, не двигаясь с места, что-то произнес по-китайски и для большей убедительности указал пальцем на ботинки майора – Орехов понял: требует, чтобы боец разулся. Орехов равнодушно пожал плечами и, сбросив ботинки, переставил их за ограждение. Китаец кивнул и, явно подражая ведущим американских боксерских поединков, торжественно вскинул руку и нараспев произнес – на этот раз используя нарочито ломанный английский:
– Знаменитый русский мастер кунг-фу Черный Дракон! Провел сто боев, в которых одержал девяносто шесть побед, двадцать из которых закончились смертью противников!
Орехов чуть заметно усмехнулся: «Хотите шоу, суки… Будет вам шоу. Так ты, маленький, значит, у нас типа рефери… Промашка, значит, вышла. И кто же тогда противник?»
За спиной китайца произошло какое-то движение, и с другой стороны импровизированного ринга на брезент шагнул обнаженный по пояс европеец, белые борцовские брюки которого были опоясаны красным поясом. Майор, стараясь не выказывать ни заинтересованности, ни каких-либо прочих эмоций, мгновенно отметил и отлично развитую мускулатуру противника, и то, что он был явно на пяток лет моложе, и легкость, с которой тот двигался в своем углу ринга.
– Непобедимый, непревзойденный Красный Тигр! – продолжал витийствовать рефери, опровергая распространенный миф о том, что все здоровенные и звероподобные должны быть обязательно тупыми и косноязычными. – Сто десять боев, восемьдесят глубоких нокаутов и восемнадцать смертей… Русский Дракон против русского Тигра! Делайте, делайте ваши ставки, господа!
Воронин, старательно делавший вид, что ему нет никакого дела до противника, картинно вскинул крепкие руки, с победоносной улыбкой демонстрируя отлично развитые мышцы и явно провоцируя зрителей на аплодисменты. Правда, зрители, похоже, считали ниже своего достоинства настолько очевидно выказывать каким-то там русским свое восхищение, и в зале не раздалось ни единого хлопка. Тогда Стас стер улыбку с лица и с холодным сожалением обратил наконец-то свой взор на майора.
– Ну что, мужик, вот и кончились твои мучения, – от Воронина исходила такая тугая волна злобной уверенности в своих силах и ненависти, что, казалось, ее без особого труда можно было пощупать. – Отбегался ты. А сдохнешь ты так: собственной кровью захлебнешься…
– Нэ кажи гоп, хлопык, – почти с отеческой теплотой посоветовал Стасу Орехов, осторожно пробуя босыми ступнями жестко-шершавую поверхность брезента: не скользкий – и это очень хорошо…
– У вас всего один раунд, – китаец еще раз окинул профессионально отстраненным взглядом бойцов и добавил обыденно и просто, словно речь шла о покупке пачки сигарет: – И в живых должен остаться только один из вас. Ты, – рефери обратился к Орехову, – можешь скинуть свою куртку, чтобы быть в равных условиях…
Амбал сделал длинную паузу и, резко выбросив перед собой руку, громко скомандовал – почему-то на японский манер:
– Хаджимэ! Начинайте…
Около минуты бойцы молча скользящим шагом кружили по рингу, настороженно сверля друг друга цепкими взглядами, оценивая манеру передвижения, стойку и едва заметно намечая даже не удары, а некие признаки нападения, тут же отмечая скорость реакции противника. Есть старая японская легенда о двух прославленных мастерах меча, которые при встрече молча обменялись взглядами и тут же разошлись – каждый из опытнейших бойцов в мгновение ока оценил способности и возможности врага, и оба внутренним чутьем воина поняли, что в поединке нет никакого смысла, поскольку силы абсолютно равны… Здесь же противников никто и не спрашивал о их желаниях, а выбор у них был очень невелик: или ты убиваешь, или тебя…
