Паренек вошел. Обыкновенный. Подошел, у окошка поскучал и ко
мне. Просит деньги разменять. Я разменяла и опять за газету. А он звонить стал,
тут же, в дальнем углу.
Тут мой заказ объявили, я к кабине пошла, а паренек к
окошку. И вдруг девица мне:
— Связь прервалась, подождите.
Вот тут бы мне насторожиться и бежать со всех ног. Только
мне нужно было голос сына услышать, ни о чем я больше думать не могла. Потому в
углу пристроилась и в газету уставилась. А парень на улицу вышел, еще и
улыбнулся мне, вроде бы как поблагодарил за услугу. Наконец соединили. Роланда
дома не оказалось, они с бабушкой в магазин ушли. Я поговорила со свекром, посмеялась
над своими страхами, попрощалась и охнула. На Гиви этот тип был совсем не
похож, выглядел премерзко, а пистолет, которым он меня в бок ткнул, и того
хуже.
— Выходи, — сказал, — и пасть не разевай…
Я бы и не смогла. У меня, от страха челюсти точно слиплись.
Он меня за шею обнял, и мы пошли, точно влюбленные. Гиви был в машине. Я
решила, вот сейчас меня заставят его позвать, и все такое, а Гиви, конечно,
уедет, я, по крайней мере, так бы и сделала, только они поступили проще:
полоснули из автомата по покрышкам, и машина сразу стала ловушкой. Гиви из
машины выскочил, а меня вперед толкнули, и мой конвоир гаркнул:
— Не вздумай стрелять, не то я ей башку снесу.
Повода особенно сожалеть обо мне у Гиви, по моему разумению,
не было, и я заскучала, шаря глазами в поисках выхода. Но Гиви то ли все ж таки
меня пожалел, то ли просто замешкался, но потерял те драгоценные секунды, в
которые еще мог спастись. С четырех сторон к нему бросились решительно
настроенные крепыши, в воздухе мелькнул солидный обрубок трубы, и Гиви рухнул
на асфальт. Подкатил микроавтобус, Гиви швырнули вовнутрь, и меня вслед за ним.
Все заняло не больше пяти минут, если милиция и приехала, то ничего интересного
узреть не успела.
Конечно, куда нас везут, я видеть не могла, лежала на полу лицом
вниз, а в спину мне чья-то нога упиралась. Однако то, что сразу не убили, меня
воодушевляло. Я стала молиться и утешать себя пословицей: Бог не выдаст, свинья
не съест. Я даже смогла обнаружить в английском языке ее аналог и обрадовалась,
что в состоянии что-то соображать. Однако о будущем думать не хотелось. Если,
конечно, не появится спаситель, но ему следовало поторопиться.
* * *
Тут автобус затормозил, нас выволокли наружу, но
осмотреться, где мы, не удалось. Со мной не очень-то церемонились, я так
ударилась головой, что искры из глаз посыпались, только их и видела.
За шиворот меня потащили по каким-то ступеням, впереди
мелькали ноги Гиви. Я старалась голову уберечь, выходило неважно. Скрипнула
дверь, нас швырнули на пол, дверь закрылась, и стало очень темно. Я заревела и
подползла к Гиви. Он все еще был без сознания, и это меня испугало. Конечно, в
данной ситуации толку от него не больше, чем от меня, не вдвоем как-то
спокойнее. Я сидела, ревела, вытирала его голову платком, потом оторвала рукав
рубашки, перевязала, и время от времени тихонько звали его по имени. Когда я
совсем отчаялась, он вдруг сказал:
— Чего ноешь?
— Как чего? — ахнула я. — Страшно.
— Страшно, — передразнил он, — говорил тебе,
дуре…
— Что ж теперь, убей, если хочешь.
— Без меня охотники найдутся.
— Успокоил. Может, ты опять отключишься, я хоть
наревусь вдоволь.
— Не волнуйся, наревешься.
— Что, плохо дело?
— Хуже не бывает. Пить хочу.
— Где ж взять-то? И я бы не отказалась. Голову больно?
— Попробуй, узнаешь.
— Ладно, не злись.
Мы помолчали. Я к нему поближе села, все-таки не так жутко,
молчать было трудно, и я опять спросила:
— Они нас сюда притащили, чтоб убить, или им Павел
нужен?
— Нас убьют в любом случае. А Павел сейчас здесь, а
через час там, так что будут спрашивать, говори все, что знаешь, не темни.
— Как ты думаешь, где мы? — опять спросила я.
— Какой-то подвал. Помещение должно быть большим.
Вентиляционные трубы проходят.
Прошел час или чуть больше. Я голову Гиви ощупала, кровотечения
не было.
— Слава Богу, — заметила я.
— Да брось ты это дело.
— Нельзя отчаиваться. Мало ли что. Может быть, нам
повезет и что-нибудь случится.
— Ты в Бога веришь?
— Верю, конечно.
— Тогда молись.
Тут дверь открылась, свет вспыхнул, я зажмурилась, а когда
глаза открыла, увидела троих парней, которые мне, естественно, не понравились.
— Пойдем, поговорить надо, — усмехнулся длинный
носастый парень. Я думала, возьмут только Гири, но меня рывком с пола подняли и
швырнули в коридор. Подвал, а это подвал, был огромным. Коридор заворачивал
налево и заканчивался комнатой, довольно большой. Окна, даже крохотные,
отсутствовали. Вдоль стен шли трубы, у стены напротив дощатые нары, туда
швырнули Гиви, приковав цепью к трубе, но сваляли дурака, сковав ему руки у
груди, а не сзади.
Тут вошли еще двое: парень в зеленом пиджаке, размера на три
больше, чем положено, нес табуретку, за ним шел Мотя. Сел на эту самую
табуретку и на нас посмотрел, весело так, с озорством. Чувствовалось,
настроение у него хорошее.
— Эту куда? — спросил один из конвоиров, на меня
головой мотнув.
— Сунь в угол. И до нее очередь дойдет.
Я затаилась в углу, стараясь не дышать. Дальше пошли вещи,
которые мне и вовсе не понравились: длинноносый извлек из-под нар ведро и зажег
в нем что-то вонючее. В пламя сунул куски арматуры, все закурили, буднично так,
словно троллейбус ждали, а мне захотелось умереть или хотя бы упасть в обморок.
Но как-то выходило, что придется мне пережить все это в твердой памяти.
Я посмотрела на Мотю. Вряд ли он действительно что-то ожидал
узнать. Этот плюгавый, дерганый сукин сын был обыкновенным садистом и теперь
радостно скалился в предвкушении удовольствия, только что слюну не пускал.
Длинноносый надел рукавицу и взялся за конец арматуры, а я
замерла, чувствуя, как спину и затылок схватывает холод. Я зажмурилась и
закрыла лицо руками, но тут открылась дверь, вошел еще один тип и протянул Моте
телефон.
— Генка звонит.
Мотя произнес одно слово: «Да», потом слушал с минуту,
поднялся и пошел из комнаты, буркнув:
— Без меня не начинать.
