Я резко развернулась и пошла в свою комнату. Там побродила
немного, хотела почитать, свет включила, но сразу выключила. И на цыпочках к
двери подошла. Тихо. Дверь бесшумно открыла и на цыпочках вышла в холл. Мишки
нигде не наблюдалось. Входная дверь была открыта, это озадачило, но не надолго:
Мишка сидел на крыльце и курил.
— Черт надоедливый, — сказала я. — Пойдем.
Будешь приставать, ей-богу нажалуюсь.
Ну, мы и пошли. Озеро метрах в тридцати от нашего дома,
спустились по тропинке к плакучей иве, и я сказала:
— Так, мальчики налево, девочки направо.
Мишка хмыкнул, а я пошла дальше по тропинке, разделась,
повесила одежду на ветку и осторожно в воду вошла. Вода была как парное молоко.
Тут луна показалась, звезды по-особенному вспыхнули, я ахнула и поплыла,
стараясь не нарушать тишину, и про себя шептала: «Господи, какая красота».
Доплыла до середины озера и назад вернулась. И только тогда
про Мишку вспомнила. Его нигде не было видно. Я насторожилась, постояла в воде
возле берега, прислушиваясь. Ни звука.
— Мишка, — позвала.
Тишина. Куда он делся? В дом вернулся? Не похоже на него.
Тут на меня вдруг такой страх напал, я из воды выскочила, одежду схватила и
сломя голову к дому бросилась. На крыльце никого не было, дверь отперта. Я в
холл вошла и свет включила. Никого.
— Мишка, — позвала возле двери в его комнату.
Тишина. Я дверь толкнула, она открылась, в комнате было темно, но и так ясно:
никого.
Я вышла на крыльцо, тревожно вглядываясь в темноту. Все было
тихо. Ждала я минут сорок, может, больше. Озябла и в дом вернулась. Дверь
заперла. Придет, пусть выкручивается, как хочет, придурок. В своей комнате
переоделась и легла. Но сон не шел, я все прислушивалась, было тихо, как в
могиле. Потом я все-таки уснула, проснулась в шесть. Вскочила и в холл вышла.
Дверь была заперта, Мишкина комната пуста. Тут я здорово испугалась. Надо было
срочно что-то решать. Потоптавшись минут десять, я постучала в дверь комнаты
Павла и вошла. Он спал, лежа на животе, свесив руку до пола, я его за эту руку
подергала, и он проснулся.
— Ты чего? — спросил хмуро.
— Ты куда Мишку послал?
— Чего? — не понял Павел.
— Мишки нигде нет, вот чего.
Павел сел в постели и на меня уставился.
— Так.
* * *
Через пять минут все собрались в холле, и мне допрос
устроили. С пристрастием. Сначала я решила молчать о ночном купании, но поняла,
что они из меня махом все вытрясут, заревела и сказала:
— Мы купаться ходили. Ночь теплая, в комнате духота.
Вот и решили.
— Артист, — усмехнулся Витек.
— И ты пошла с ним ночью на озеро? — усомнился
Павел.
— Пошла.
— И давно вы так бродите?
— Нет.
Мужики переглянулись.
— Дальше, — гаркнул Павел, очень недовольный. Я
рассказала, как было дело, с максимальными подробностями.
— Почему ночью не разбудила? — спросил Павел.
— Откуда мне знать, куда он делся? Может… мало ли что,
а тебе бы это не понравилось. Я думала, к утру придет, никуда не денется.
Павел поднялся, за ним остальные.
— Идем. Покажешь, где это.
Отдыхающие еще спали, по дороге к озеру и на озере ни души.
Я показала, где раздевалась, и стала иву обходить.
— Е-мое, как пионеры, — потряс головой Витек.
Павел наклонился, трава в этом месте была так утоптана,
точно здесь резвилось стадо бегемотов. Гиви что-то искал в траве, а я прошла
еще немного вперед и замерла. Потом слабо охнула и стала оседать на землю.
Возле самого берега в воде лежал Мишка, раскинув руки, и смотрел на меня
мертвыми глазами.
— Черт, — выругался Павел, — Витек, подгони
машину.
Я рванула к кустам, согнулась в три погибели, меня вырвало.
Вытерла лицо платком и обессиленно в траву опустилась, наблюдая за действиями
мужиков.
— Иди в дом, — сказал Павел, я кивнула, и тут
вроде бы что-то в траве блеснуло, наклонилась, стала руками шарить.
— Ты чего? — Павел подошел ко мне. Я выпрямилась,
протянула руку и разжала пальцы. На ладони лежал золотой слоник.
— Мотя, — выдохнул Павел, — теперь я его
точно убью.
* * *
И началось. Последующие два дня я постигала азы ведения
войны. Первое: мафия — это прежде всего большие деньги, следовательно, бьют
прежде всего по деньгам. Вот мы и били. То есть я-то в военных действиях не
участвовала, мне все больше приходилось бегать, а еще больше лежать и голову
прятать, точно страусу. Война — это такое дело, не позавидуешь. Меняли машины,
адреса и двигались, двигались. У меня от этой суеты голова шла кругом. Уже
позже я узнала: Павел успел нанести ряд болезненных ударов, прежде чем Мотя
понял, откуда гром среди ясного неба, и начал охоту. Однако или охотники были
так себе, или Павел был везунчик, по городу его гоняли впустую. Кто-то Павлу
здорово помогал: про Мотю он знал все. И новые машины и квартиры тоже не из
воздуха материализовались. По понятным причинам, этот «кто-то» меня очень
интересовал, но был он умен и осторожен, засечь его так и не удалось. Правда,
через полгода мы его смогли вычислить, но это через полгода, а пока я в чужих
квартирах сидела, лежала на грязном полу машин, в общем, участвовала в
партизанской войне, стараясь выжить.
День шел за три, как у подводника, и все это, само собой,
мне совсем не нравилось, но кто меня спрашивал? Как бы то ни было, два дня прошли
с максимальным везением, а на третий… Конечно, виновата была я. Мне сон плохой
приснился. Может, для кого ерунда, а я суеверная, ну и начала нервничать.
Всякие мысли одолевали: как там сын и не случилось ли чего. Вот я и уговорила
Гиви заехать на переговорный пункт, хотела позвонить, успокоиться. Он был
против, но я, если уж чего себе в голову вобью, того добиваюсь непременно, как
говорится: не мытьем, так катаньем. Ну, и уговорила. Затея казалась не опасной,
кто ж нас здесь ждать-то будет? Подъехали, Гиви остался в машине, дело обычное.
Сижу, жду. Гиви, конечно, нервничает. И я нервничать начала. Подхожу к окошку,
спрашиваю, долго ли ждать? Ответ неопределенный. Я вышла к Гиви, объясняю, так,
мол, и так. Он заорал, а я его к черту послала. Поругались минут пять, потом
решили: он через полчаса подъедет. Сиднем сидеть — тоска страшная, я сходила в
киоск за газетой. Сижу, читаю.
