– Привет, Курт!
– И тебе не хворать, – Борман весело, совсем не по-немецки, улыбнулся и хлопнул друга по плечу. – Решил вылезти из своей берлоги?
– Скорее, сумел из нее вырваться. Ты не представляешь, сколько приходится возиться с бумагами. Ей же ей, в танке было проще.
– Привыкай. Если хочешь идти наверх, бумаги – тоже вещь нужная, – серьезно, хотя и несколько сочувственно кивнул немец.
– Да знаю я. Но, кстати, скоро все это закончится. Возвращаюсь домой, приняли в Академию генерального штаба.
– А вот это правильно…
– Ну вот, на минуту вас одних нельзя оставить, сразу о делах…
Смеющийся женский голос прервал их, но при этом не вызвал и тени раздражения. Звонко цокая каблучками, к ним шла жена Бормана. Высокая, белокурая, «истинная арийка»… из Рязани. Где и как Борман с ней познакомился, оба старательно не говорили. Почему? А бог их знает. Впрочем, сейчас таких смешанных браков было столько, что ничего особенного в случившемся никто не видел.
– Извините, фрау Борман. Такие уж мы, мужчины… Кстати, Марин, ты, как всегда, обворожительна.
– Льстец, – улыбнулась женщина, но все же чуть порозовела. Ласковое слово – оно и кошке приятно. – Когда сам-то женишься?
– Когда такую же найду, – рассмеялся Петров.
– Ну-ну, – протянула Марина. – А где, кстати…
– Здесь мы, здесь.
Подошли двое. Мужчина в гражданском плаще, но с выправкой профессионального военного, и среднего роста, худощавая женщина с тонким, почти незаметным шрамом на щеке. Чета Менгеле, Йозеф и Наталья. Колоритная пара, широко известная в узких кругах.
– Господа… и дамы, – Йозеф даже не поздоровался и, судя по чуть расфокусированному взгляду, слегка навеселе, тут же взял быка за рога. – После оперы – сразу к нам. Будем отмечать.
– Что именно? – деловито поинтересовался Борман. Наталья, улыбнувшись, ответила:
– Йозефу буквально два часа назад сообщили, что он назначен директором нового института. Здравствуйте, кстати.
– И где? – так же деловито, но с живейшим интересом спросил Борман.
– Пока не знаю. Институт еще только организуется. Только название и есть. Так что работы… – она демонстративно закатила глаза. – Где-нибудь в районе Кенигсберга, наверное. Хотя возможны варианты. Институт-то совместный, так что могут и в Сибирь отправить.
– Ничего, справитесь. Не зря же он у тебя целый профессор, да и ты…
Закончить фразу Петров не успел. Подрулил автомобиль, и народ вдруг отхлынул в стороны. Почему, стало ясно через секунду. Из машины вылез… Ну да, кто еще может вот так, запросто, без охраны? Адмирал Лютьенс, собственной персоной. Заметно поседевший за последние годы, но все еще моложавый и подтянутый. А за рулем его жена, еще молодая, очень красивая женщина. Она, по слухам, обожала водить машину. Пройдя сквозь толпу, будто ледокол сквозь льды, одно из первых лиц Германии скрылся внутри здания, и человеческий круговорот тут же возобновился.
– Да, старик держится молодцом, – усмехнулся Менгеле, но тут их прервали. До начала оперы оставалось совсем немного времени, и пришлось прервать беседу и идти в зал. Ну, а внутри их захлестнула атмосфера музыки и праздника.
Еще через неделю
– Наливай сам, Соломоныч.
– Да легко, – Дональд О’Кэрролл, бессменный гауляйтер Канады, не глядя взял первую попавшуюся бутылку, щедро, как и положено истинному ирландцу, плеснул себе в стакан и брякнулся в кресло. – Ну, вы… Душу вымотали на своем совещании.
– А ты что хотел? – Лютьенс устало потер виски. – Тебя положение обязывает.
– Да уж.
– Ладно, не бурчи. Меня сейчас больше другое волнует.
– И что именно? – старый друг посмотрел на адмирала с живейшим интересом.
– То, что мы не вечные. Погоди, не перебивай, – адмирал поднял руку. – Я этот разговор давно задумал. Честно. Я боюсь.
– Чего именно?
– Того, что, когда я умру или просто состарюсь и не смогу больше держать ситуацию, все вернется на круги своя. Не хватало еще, чтобы наши страны опять сцепились. Не все довольны нынешним положением вещей, сам знаешь.
– И… что?
– Готовься перебираться в Берлин, – рубанул воздух рукой Лютьенс. – Начинается обточка ирландца под немца. Я постараюсь замкнуть ситуацию на тебя. Будешь моим преемником.
Рабинович подумал секунду, хотел что-то возразить, но потом лишь плечами пожал. Все же Колесникову, скоро уже десять лет как плотно сидящему на самом верху, действительно виднее. А адмирал между тем продолжал:
– Работы будет масса, так что спокойной жизни не жди. И еще, мы должны предупредить тех, кто придет вслед за нами.
– Предлагаешь раскрыться? – Рабинович взглянул на товарища чуть настороженно. Колесников отрицательно мотнул головой.
– Я же не идиот. Сделаем иначе. А как… Обсудим. Одна голова хорошо, а полторы лучше.
– Чего-о?
Но адмирал и живая легенда лишь мотнул головой и весело кивнул на полку с напитками:
– Наливай!..
Эпилог
– …На этом я заканчиваю свой рассказ. Добавлю лишь, что победители имеют право на две вещи: написать историю и решить, как она пойдет дальше, куда повернут народы стран-победительниц. Историю мы написали. И парадную, и ту, что без прикрас. Ту, которую вы только что смогли прочитать. А вот право выбора будущего мы оставляем вам. Это будет, я считаю, правильно. Вы, молодые, сами наше будущее, а значит, вам его и создавать. Единственное, о чем я вас прошу, это не потерять мир, созданный нами. Его слишком трудно будет получить обратно. Удачи вам, и – прощайте.
Алексей осторожно закрыл пожелтевшую тетрадь в толстом картонном переплете. Поднял глаза. Младшее поколение клана Лютьенсов – все четыре с лишним десятка человек – смотрело на него. Кто удивленно, кто настороженно. Тишина стояла такая, что, казалось, пролети муха – и звон ее крыльев покажется оглушительным. Наконец, решив, видать, что пауза несколько затянулась, Рихард шевельнул пальцами. Эта его привычка крутить ими перед тем, как что-нибудь сказать, обычно раздражала, но сейчас никто не обратил на нее внимания.
– Как-то все это звучит… чересчур фантастично, я бы сказал. Интересно, старый пират что, решил остаться верен себе и устроить шутку, которая пройдет сквозь века?
– Чушь, – голос Алексея от долгого чтения малость сел, но звучал достаточно твердо, а главное, уверенно. – Насколько я знаю историю нашего общего предка, он умел и любил шутить, но при этом никогда не переходил определенные границы.
– Может, он на старости лет в маразм впал?
– Тот, кто писал это, находился в здравом уме и твердой памяти. Из текста это четко видно, – Люся О’Кэрролл, будучи дипломированным и успешно практикующим психологом, сказала это вполне авторитетно, но Рихард не унимался:
