Однако на этом сюрпризы японцев не закончились. Как оказалось, они смогли, держа все в строжайшем секрете, перебросить около двухсот танков, соскребя их, наверное, где только можно. Двести «Шерманов» вроде бы и не слишком много, но дорога ложка к обеду. И когда советские войска завязли в вязкой, будто из пластилина, обороне японцев, им во фланг был нанесен мощный удар, отрезавший штурмующие части от тыловых подразделений.
От разгрома советские части спасло лишь то, что японцы сами во многом были дилетантами. Крупномасштабных операций по окружению и разгрому противника они проводить толком не умели – просто не на ком было тренироваться. Не считать же за таковых китайцев? Их-то японцы били много раз и по-всякому, но те в ситуациях, подобных сложившейся здесь и сейчас, просто разбегались, бросая оружие и технику, либо, что случалось куда реже, мелкими группами старались просочиться через японские порядки до того, как окружение из оперативного станет сплошным. Подспудно генералы Страны восходящего солнца полагали, что нечто подобное произойдет и с советскими войсками. В их психологии было намертво закреплено, что в безвыходной ситуации только японцы будут сражаться до конца, для остальных же плен и позор – единственный возможный путь. События последних месяцев могли бы избавить самураев от подобных заблуждений. Кое-кого и избавило, особенно тех, кто дрался на передовой, но далеко не всех. И такое самомнение оказалось весьма чревато.
Оказавшись в окружении, советские части уперлись рогом. Хорошим таким, крепким рогом – техники у них, хотя и было теперь недостаточно для продолжения наступления, вполне хватало для организации прочной обороны. Тем более, авиация смогла наконец подавить большую часть японских крупнокалиберных батарей, так подгадивших в начале сражения. И если для окружения японских войск, в первую очередь предельно насыщенной орудиями и пулеметами пехоты, еще хватило, то для развития успеха – нет.
Правда, у командования японцев оставался еще и план «Б», предусматривавший развитие наступления в направлении, откуда наносили удар русские. Там, по всем подсчетам, не оставалось серьезных войск – так, тыловые части и жиденькие резервы. Так оно, в общем-то, и получилось. Рокоссовский, будучи уверен в своем превосходстве, как азартный игрок бросил на карту все, оставив лишь немногочисленные резервы, находящиеся сейчас на марше. Словно исполинская коса, японские танки рванулись вперед, а следом шла пехота, как потом подсчитали, около шестидесяти тысяч человек. Более чем достаточно…
Говорят, что нашла коса на камень… Этим камнем стала дивизия НКВД, идущая во втором эшелоне. Задачами ее, вообще-то, были предотвращение диверсий, борьба с вражеской разведкой, конвойные функции, словом, что угодно, но не противостояние вражеской бронетехнике. Однако, когда пришла нужда, солдаты в старомодной форме показали, что не зря едят хлеб и ни мужеством, ни подготовкой не уступят тем, кто полег во время штурма японских укреплений. Вооруженные только стрелковым оружием, они сумели не только замедлить продвижение японцев, но и местами обратить их в бегство. Наступление противника остановилось… ненадолго. Но ценой гибели трех четвертей личного состава дивизия дала время развернуться в боевые порядки второму эшелону. Японские танки встретили успевшие окопаться противотанковые батареи и подвижные механизированные группы, в воздух поднялись остатки авиации. Наступление самураев захлебнулось, не успев толком начаться, и советские войска встречным ударом пробились к своей окруженной группировке. Получившийся в результате коридор оказался не слишком широким, но позволил наладить снабжение топливом, продовольствием и боеприпасами, эвакуацию раненых и доставку подкреплений. На такой минорной ноте фронт вновь стабилизировался, на этот раз надолго.
Слабым утешением для Рокоссовского стал тот факт, что удар, нанесенный со стороны Владивостока, который осуществил его старый соперник Жуков, также закончился полной неудачей. Георгий Константинович, полководец талантливый и решительный, считался экспертом по японцам – просто потому, что он их уже бил и получалось у него куда как неплохо. Однако на этот раз военное счастье продемонстрировало изменчивость, и расклады вышли совсем иными.
Армия, с которой пришлось столкнуться Жукову, отличалась от той, которую он бил раньше, как небо от земли. В тридцатые годы японские войска представляли собой не самую лучшую картину. Отлично подготовленные солдаты – и отвратительный командный состав при поддержке не первой свежести техники. Против нее Жуков оперировал элитными подразделениями Красной армии, что и обеспечило ему успех. Закостеневшие в уставах двадцатилетней давности и не сталкивавшиеся с равным противником лет тридцать, японские командиры не смогли оказать достойного сопротивления восходящей звезде советских вооруженных сил. Вот только сейчас все было иначе.
Армия, противостоящая Жукову, была крепкой, с хорошо подогнанными частями машиной. Не совершенной, разумеется, но имеющей серьезный опыт войны с американцами, которые кто угодно, но не слабаки и не трусы. В той же войне вырос новый комсостав до дивизионного уровня включительно, а техническое оснащение совершило вперед даже не шаг – скачок. В общем, это была хорошо обученная, опытная, прекрасно оснащенная современная армия.
У Жукова же дела обстояли далеко не так хорошо, как в прошлый раз. Войска-то у него имелись, и вполне приличные, оснащенные как минимум не хуже японских, но вот с личным составом вышла проблема. Традиционно Дальний Восток считался местом если и не спокойным, то, во всяком случае, удаленным от жизненно важных точек страны. Неудивительно, что комплектование войск производилось по остаточному принципу, и в результате солдат с боевым опытом в распоряжении Жукова оказалось совершенно недостаточно. Учитывая же, что формально численность его войск выглядела внушительно, а японцы особой активности не проявляли, то и подкрепления к нему шли ни шатко, ни валко. И в результате начинать наступление в этот раз ему пришлось в совсем не лучших условиях.
Первый удар у Георгия Константиновича, правда, получился что надо. Японцев теснили достаточно уверенно, однако потом, как и Рокоссовский, уперлись в глубоко эшелонированную оборону и завязли. Правда, Жуков честно полагал, что уж ему-то флангового удара опасаться не стоит. Как оказалось, он был прав, но не учел, что в одном месте у японцев перевес тотальный. В результате высадка морского десанта в тылу оказалась для него громом среди ясного неба. Пришлось срочно снимать с фронта части для обороны Владивостока. Город отстояли, но вот позиции крылатых ракет, к счастью, уже отстрелявшиеся по Японии и потому пустые, враг успел уничтожить. После недели тяжелых встречных боев обе стороны утратили боевой задор, потеряли большую часть техники и понесли тяжелые потери в людях. Сражение медленно сколлапсировало до уровня боев местного значения, и наступило относительное спокойствие. И всем стало ясно, что для победы на суше начинать придется с нуля, и желательно не раньше, чем флот противника выйдет из игры или хотя бы ослабит свою активность. Но моряки почему-то не торопились…
Как и любой уважающий себя адмирал (ну, он на это, во всяком случае, надеялся), Лютьенс имел в кармане не один план, а несколько. Так сказать, на все случаи жизни. Откровенно говоря, хотя идея блокады Японии и ее медленного истощения нравилась ему более всего, он понимал также и всю ее утопичность. Точнее, реализовать-то ее можно, сил хватает, но вот времени она потребует очень уж много. Самураи – народ упорный, могут сопротивляться и год, и пять. Если бы все зависело от Лютьенса, он бы потерпел, проиграл бы во времени, но выиграл в безопасности. В отличие от кабинетных деятелей, старый адмирал слишком хорошо знал, как это больно, когда в тебя попадает осколок, как звенит разорванная снарядом корабельная броня и с каким ревом врывается вода в пробоину. Однако деваться было некуда – торопыги на суше решили, что могут все, поперли вперед – и нарвались. Теперь оставалось лишь одно – срочно перерубать японские коммуникации, а для этого требовалось нейтрализовать или японский флот, или… саму Японию.
