Лунин машинально погладил отполированные за годы ладонями – его ладонями – рукоятки перископа. Атаковать придется в любом случае, будет шторм или сохранится этот проклятый штиль. Впрочем, не факт, что его засекут, во всяком случае, сразу. В конце концов, в этих водах хватает… разного. Капитан усмехнулся, вспомнив, как недавно скомандовал срочное погружение, приняв фонтан, поднятый китом, за перископ вражеской субмарины. Притом, что китов и, соответственно, их фонтаны ему не раз приходилось видеть и раньше. Если перепутал он, то и японские сигнальщики могут оказаться в том же положении. А могут и не оказаться…
– Товарищ командир! – голос в переговорном устройстве забавно и в то же время неприятно искажался, но Лунин все равно моментально его узнал. За столько лет, когда экипаж практически не меняется, сложно не выучить голоса всех подчиненных назубок. – Есть контакт!
Акустики… Что контакт есть, это хорошо, а вот что именно сейчас – не очень. Впрочем, Лунин неплохо владел собой, и на лице командира не дрогнул ни один мускул.
– Кто?
– Пока неясно. Цель множественная, удаленность определить не могу, но идут в нашем направлении. Пока могу различить эсминцы и еще что-то, очень большое.
Ну да, понятно. У каждого корабля свой неповторимый «голос». Звон, который издают винты эсминцев, трудно с чем-то спутать. Лунин сам не раз его слышал. Весьма, кстати, характерная особенность – наверное, сравнительно тонкий металл корпуса резонирует, добавляя звуку колорита. Во всяком случае, что немецкие, что итальянские, что советские (последнее вообще неудивительно, строились-то они изначально по итальянским лекалам) эсминцы звучат не то чтобы одинаково, но весьма похоже. Да и американские отличаются совсем не сильно, хотя опытный акустик определит, что перед ним, «на раз». Японские корабли, правда, Лунину слышать еще не приходилось, но вряд ли различия так уж принципиальны. В Сингапуре он внимательнейшим образом рассмотрел стоящие у пирса трофеи. Ничего особенного, разве что малость компактнее своих советских аналогов.
Что там еще – видно будет, но пока ясно главное. Эсминцы, корабли стадные, поодиночке ходить не любят. Стало быть, сюда они направляются в составе соединения. Или конвой, или ударная эскадра, которая идет к Сингапуру, чтобы пощупать на прочность наглых захватчиков. И, похоже, на пути у нее сейчас только его, Лунина, подлодка. Впрочем, последнее можно исправить. Кавторанг, одессит и ветеран в неполные сорок лет, хищно потер руки. Пора уже показать и себя, и вообще, кто хозяин в этом море.
Мягко, почти незаметно шевельнулись винты, и К-21 начала разворот навстречу противнику. Но прежде всплыл на поверхность здоровенный, размером самую чуточку меньше футбольного мяча, шар. Всплыл, чтобы раскрыться и, выбросив наружу антенну, издать короткий сигнал. Вряд ли его смогут перехватить, да и перехватят – сочтут чем угодно, но не специально поданным вызовом. А ведь это он и есть – новинка, которую опробовали немцы – и передали союзникам. И само наличие сигнала, короткого и неструктурированного, означает «все ко мне». А значит, очень скоро в этом квадрате окажутся и другие подводные лодки, чтобы сообща начать охоту на крупного зверя. И задача Лунина сейчас не дать противнику уйти – ходовые качества субмарин не позволят гоняться за японскими кораблями с их почти тридцатиузловым ходом.
И вот оно, незабываемое – вражеские корабли в прицеле. Действительно, впереди эсминцы охранения. Лунин насчитал пять, но видимость, несмотря на хорошую погоду, была сильно ограничена. Перископ едва торчал из воды, чтобы сделать его как можно менее заметным, да и скорость К-21 не превышала двух узлов. Бурун от перископа при этом не создавался, так что шанс проскочить незамеченными имелся, и не такой уж плохой.
– А японцы-то непуганые, – усмехнулся Лунин, на минуту подпустив к перископу замполита, а потом вновь приникая к обшитому мягкой резиной окуляру. – Ни тебе противолодочного зигзага, ни самолетов. Прямо не уважают нас.
Замполит молча кивнул. Ему было не слишком уютно, как, впрочем, и всем остальным. Сидит в стальной бочке, вокруг многометровая толща воды – это создает немалое психологическое давление. А видеть, что происходит вокруг, может только один человек – сам командир. И от правильности его действий зависело не только выполнение приказа – он, конечно, штука важная, но до определенной степени абстрактная – но и жизни всего экипажа. И как бы ты ни доверял человеку, зависеть только и исключительно от него – тяжелое испытание для нервов.
Пожалуй, сейчас для К-21 был шанс отделаться малой кровью. Эсминцы шли не слишком быстро. Узлов двадцать, вряд ли больше. Шесть торпед в носовых аппаратах, дистанция подходящая, шансы попасть велики. А затем, после залпа, нырнуть и свалить куда подальше, и хрен их найдут. Но это всего лишь будет означать, что японцы потеряют один корабль. Не самый мощный. Может, два, но это уже удача из области научной фантастики, про такое Беляеву писать. А потом они уже будут настороже, добавят ход – и прорвутся или уйдут, инициатива будет на их стороне.
Никто не упрекнет командира, разумеется. Но позади эсминцев, это Лунин видел совершенно четко, маячили серые тени таких размеров, что дух захватывало. Крейсера…. Нет, это тоже мелочь. А вот дальше, на самой границе того, что позволял увидеть перископ, четко возвышались на фоне неба пирамиды надстроек какого-то линкора и несуразные силуэты то ли пары огромных танкеров, то ли авианосцы. Достойные цели, только вот, если подводную лодку обнаружат, вырваться из тисков уже вряд ли удастся.
Эсминцы прошли всего в паре кабельтовых от втянувшей перископ, словно осьминог щупальце в нору, и погрузившейся на пятьдесят метров подводной лодки. Вряд ли акустики врага проявляли сейчас запредельную бдительность, но все равно двигатели были остановлены, экипаж сидел тихонечко, а если необходимо было открыть рот, то все разговоры велись исключительно шепотом. Жизнь, казалось, замерла в ожидании.
То ли принятые меры оказались действенными, то ли акустики японцев недостаточно активно искали возможную угрозу, а скорее всего, то и другое вместе, но с эсминцев их не засекли. И потянулись томительные минуты ожидания, когда их единственными глазами и ушами (а также ртом, носом и тактильными ощущениями) оставался акустик К-21, замерший в своей конуре и весь превратившийся в слух. А потом отмашка – и подводная лодка начала всплывать, медленно и аккуратно.
Акустик не подвел. Эсминцы проскочили далеко вперед, крейсера японцев оказались чуть в стороне, и совсем рядом вдруг обнаружились тяжелые корабли японцев. Огромный линкор, судя по силуэту, «Конго» или его систершип, два авианосца… Нет, три авианосца. И что-то еще на заднем плане. Что? Да не все ли равно. Лунин криво усмехнулся и одними губами скомандовал:
– Атака!
Подводная лодка – не самолет, но кое-что общее у них все-таки есть. Та же долгая подготовка экипажей. Тот же мучительно долгий процесс занятия позиции – а потом секунды боя. Лунин, разворачивая субмарину носом к противнику, еще гадал несколько секунд, как поступить. Постараться ударить всеми торпедами по одному кораблю или бить так, чтобы поразить несколько. Японцы шли достаточно плотно, так что оба варианта были реализуемы. В первом случае при минимальной удаче топился любой из японских кораблей, хоть авианосец, хоть даже линкор, тем более, противоторпедная защита у них была так себе. Корабль пойдет на дно, но остальные продолжат свое движение. Во втором раскладе вряд ли удалось бы отправить на дно хоть кого-то. Одна или даже две торпеды линкору далеко не смертельны. Но в этом случае имелся серьезный шанс затормозить всю их эскадру, и тогда, можно было надеяться, остальные подводные лодки успеют к месту боя и смогут перехватить японцев. Секунду поколебавшись, Лунев выбрал именно этот вариант.
