– Ну, все, генерал, похоже, накаркал ты.
– Опять идут?
– Ага, – капитан на секунду по-птичьи склонил голову к плечу. – С фланга обошли, гады.
В этот момент раздались вопли. Японские – их птичий язык ни с чем не спутаешь. Только если сами крики были вполне ожидаемыми, то их интонации – совсем даже наоборот. Паника в них была, и дикий, на уровне животных инстинктов, испуг. Чачвадзе поудобнее перехватил свой ППШ и рысью понесся по траншее, Фрунзе – за ним. Шагов через десять он сообразил, что держит в руках все ту же злосчастную СВТ, но бросать оружие, пусть и неисправное, не стал. Знакомая тяжесть в руке придавала уверенности, да и, если дойдет все же до рукопашной, засветить прикладом такой дуры можно с чувством. Впрочем, далеко бежать не пришлось.
– Товарищ капитан! Товарищ капитан! – совсем молодой солдат, держа наперевес трехлинейку, на штык которой Чачвадзе едва не напоролся, выскочил им навстречу. – Товарищ капитан! Наши!
Этого не могло быть, но это случилось. Доисторическими чудовищами выползали на них из подсвеченной никак не унимающимся пожаром темноты знакомые силуэты танков. Т-44, Фрунзе видел их не раз, но только сейчас по-настоящему ощутил, как они огромны. Следом за этими неуклюжими на вид, но стремительными в бою машинами шли силуэты поменьше – бронетранспортеры. И пехота, прикрывавшаяся их броней. Все это жуткое великолепие неудержимо двигалось вперед, плюясь огнем и сметая остатки японцев, которые с дикими воплями разбегались – и падали, срубленные пулеметными очередями.
Головной танк остановился у края траншеи. С лязгом откинулся люк, и наружу вылез коренастый человек в изрядно запачканном машинным маслом потертом комбинезоне. Ловко спрыгнул, обвел всех веселым взглядом, делавшим типично рязанское лицо невероятно обаятельным, и поинтересовался:
– Ну, кто здесь генерал Фрунзе?
– Я.
– Майор Петров. Генерал, мы прибыли для обеспечения вашей эвакуации.
– Я без своих людей никуда не уйду.
Поразительно, как быстро этот батальон стал для него своим. Однако Петров ни капли не удивился, кивнул только:
– Разумеется. Мы предполагали, что ваше решение будет именно таким, и прихватили машины для эвакуации раненых. Грузите их, только быстро, пока японцы не опомнились. Сами пойдете в танке, или на броневике?
– Лучше в броневике, – Фрунзе представил себя внутри тесной, громыхающей коробки танка, и лезть в нее сразу расхотелось. – Там дышится лучше.
– Понятно, – с неопределенной интонацией протянул танкист. – Курт, головой отвечаешь.
– Яволь, – из темноты выдвинулась темная фигура, увенчанная фуражкой с высокой тульей. – Майор Борман, герр генерал. Прошу.
Немец? Фрунзе удивился, но так, слегка. В конце концов, среди его летчиков немецких добровольцев хватало, почему бы им и в пехоте не быть? Просто раньше не видел. А Борман, между тем, довел его до штабного бронетранспортера, махнул рукой, мол, залезайте, и отправился куда-то по своим делам. Оставалось только подчиниться и наблюдать за тем, как к госпиталю подъезжают тяжелые крытые автомобили, в которые сноровисто переносят раненых. Эвакуация шла четко и быстро, да и людей сейчас хватало.
Раненых погрузили с прямо-таки невероятной скоростью. Все слишком хорошо понимали, что шанс выжить у них один-единственный и второго не дадут, поэтому, несмотря на усталость, трудились как проклятые. Хорошо еще, японцы понимали, что с ними способны сотворить восемь русских танков, и в героев играть не пытались. Залегли, отбежав метров на пятьсот, и оттуда пуляли из винтовок в белый свет, как в копеечку. От этого бестолкового огня вреда, в общем-то, не было, разве что одному старшине, тут же покрывшему самураев отборным русским матом, прострелили случайно полу шинели. Учитывая, что она к тому времени уже походила больше на ком грязи, заметить дырку даже с пары метров вряд ли получилось бы. Но старшина был расстроен и обижен на весь свет, так что ругался долго и неизобретательно.
Между тем, в бронетранспортер к Фрунзе поднялись оба майора. Вначале Петров, тут же разложивший на полу карту и принявшийся подсвечивать себе фонариком, а буквально через минуту – Борман. Сел на откидную скамейку, устало откинулся к прохладному металлическому борту.
– Разведка вернулась? – не оборачиваясь, спросил Петров.
– Да. Ты был прав.
– Угу. Значит, действуем по моему варианту.
– Вот удивятся…
– Негативные моменты жизни самоедских племен не вносят негативных изменений в половую жизнь урядника.
Офицеры переглянулись и громко захохотали. Фрунзе не удержался и тоже фыркнул – он эту фразу помнил еще по Американской кампании. По слухам, ее как-то ляпнул уже ставший тогда живой легендой адмирал Лютьенс. По-русски. А потом выдал адаптированный под солдатский юмор вариант, с шерифом и неграми. Но среди офицеров, воевавших тогда в Америке, прижился почему-то именно этот, с урядником.
Борман, отсмеявшись, тоже склонился над картой и принялся что-то быстро говорить на смеси русских и немецких слов. Петров отвечал в том же стиле. При этом, судя по рубленым фразам, понимали друг друга офицеры с полуслова. Такое бывает, если люди не просто давно знакомы, а не первый месяц воюют вместе и притерлись, как две шестерни в идеально подогнанном механизме. При этом генерала, который вроде как бы старший по званию, они словно не замечали. Немного обидно даже, но Фрунзе понимал, что они правы, все равно от него здесь и сейчас толку не было.
Наконец (хотя длился их совет пару минут, не более, Фрунзе он показался вечностью) майоры закончили, и Борман, выпрыгнув из бронетранспортера, принялся раздавать указания. Солдаты – и немцы, и русские – слушались его, как маму родную – видимо, авторитетом он пользовался немалым. Петров же повернулся к Фрунзе, голос его был спокоен и тверд, как засохший пряник.
– Будем прорываться. Назад уже не получится, но мы постараемся ударить туда, где нас не ждут. Я вас прошу, товарищ генерал, постарайтесь не высовываться. Для полного счастья не хватало еще случайную пулю словить. Все, я пошел, – с этими словами Петров выпрыгнул из машины и направился к своему танку, зато вместо него сразу же залезли два флегматичных немца, которые принялись возиться возле установленного в передней части кузова, за массивным щитом, крупнокалиберного пулемета. Еще через несколько минут машины тронулись.
Полковник Такаяма был спокоен, и внешне, как полагается самураю, и внутри. Не потому, что был флегматиком или же все вокруг обстояло замечательно. Просто он был доволен собой.
Вообще, в последние дни ситуация выглядела не лучшим образом. Уже практически рухнувшая оборона Советов каким-то неведомым образом все же устояла, а японское наступление, еще недавно казавшееся неудержимым, напротив, замедлилось, стремительно выдыхаясь, а потом и вовсе встало. Видимо, кто-то наверху решил сделать хорошую мину при плохой игре, продемонстрировав вышестоящим, что так и задумывалось, и теперь японцы укрепляли собственные позиции и старались уничтожить окруженные русские части, которые все еще представляли угрозу. Получалось, откровенно говоря, не очень.
