Отец покачал головой.
– Это вы будете жить по-другому, ваше поколение, – сказал он. – А наше будет доживать век со своей болью… Война нас морально искалечила, понимаешь? По сути, все мы после нее остались духовными инвалидами. Ну, попробуй переделать сейчас нас в других – не получится! Зло ведь всегда оставляет свой след…
– Но без зла человек не мог бы познать добро… – произнесла Лиза. – Это Достоевский в «Братьях Карамазовых» так сказал.
– Вот именно, – говорит Владимир Иванович. – Так что люди должны простить друг другу все их прежние грехи. А еще…
– Прежние грехи – да, но не теперешние, – перебил его Петр.
Мария Павловна, отложив в сторону вилку, которой она ела картофельное пюре, неожиданно вздохнула.
– Простить легче, чем забыть, – проговорила она.
– Однако людям свойственно прощать… – заметил муж. – Они даже такому злодею, как Иван Грозный, смогли все простить.
Мария Павловна покачала головой.
– Они не простили – просто не хотели все время думать о плохом… Если хотите, плевать в свою историю из-за опасения, что когда-то после их смерти и в них полетят плевки… – произнесла она.
После этих слов в доме воцарилась тишина, и только слышно было, как Нинь-и, легко ступая по паркету, спешила на кухню, чтобы подогреть для Лизы чай.
– Так мы едем или не едем? – даже не притронувшись к еде, спросила Лиза.
– Какой вопрос? Ну, конечно же едем, – ответил Владимир Иванович. – А кто не хочет, тот пусть остается дома.
– Ладно уж, я согласен, – сдался Петр, который целый год мечтал о том, чтобы вновь оказаться за городом в компании своих разбитных дружков.
– Ну а ты, мать?.. Ты что молчишь? – допытывался Владимир Иванович у жены.
Та как-то вымученно взглянула на мужа и повела плечом.
– Я соглашусь лишь в том случае, если ротмистр не станет навязывать нам своего общества. Только отвезет нас на место – и все, – заявила она. – Иначе я ни за что не поеду.
От этих слов у Лизы сжалось сердце. Выходит, Сергей Федорович напрасно лелеет надежду хотя бы денька на два-три сбежать из города, чтобы понаслаждаться природой? Как же ей будет не хватать его присутствия! А ведь она уже вообразила себе, как они будут бродить с ним по заснеженному лесу и говорить, говорить, говорить… О чем? Да обо всем на свете. Только бы он больше… Вспомнив о том, как Шатуров в ту памятную для нее ночь, ведомый бешеной страстью, стал прямо на глазах у прохожих осыпать ее поцелуями, она вдруг покраснела. Тем не менее на сей раз она почему-то не испытала прежнего чувства протеста. Напротив, случись ей сейчас вновь оказаться в цепких руках ротмистра, она бы не стала вырываться и убегать от него. Увы, ротмистр, скорее всего, уже не осмелится повторить свой подвиг, потому как, явившись после праздника на службу, он первым делом извинился перед ней за свой, как он выразился, омерзительный поступок и при этом пообещал впредь вести себя прилично.
– Мама, ну что с тобой? – обратилась к матери Лиза. – Тебе не хочется, чтобы господин Шатуров ухаживал за мной? Знаю, ты его считаешь плохим человеком, но ведь это не так! Он хороший, поверь мне! – Мать покачала головой, дескать, тебе меня не переубедить. – Но ведь ты же сама мне говорила, что мужа нужно выбирать сердцем…
Мария Павловна всплеснула руками.
– О, Боже, она уже о замужестве думает! – в сердцах произнесла она.
– А еще ты учила меня уважать своего избранника, даже если он этого не достоин, – пропустив слова матери мимо ушей, продолжала Лиза. – Нужно попытаться рассмотреть в нем то хорошее, о чем он сам не догадывается. Разве это не твои слова?..
– И все равно я против того, чтобы ротмистр каждый день мозолил нам глаза, – категорично произнесла она.
2
Рождественский сочельник Лиза, как всегда, встретила в кругу семьи. Утром сбегала на репетицию, а потом вместе с мамой и Нинь-и они наряжали елку, меняли чехлы на мебели, вешали на окна кисейные шторы и вытирали от пыли ризы икон, украшая их веточками хвои. В прежние времена в этот день в доме обычно пахло мандаринами, сдобой и жареной дичью, но теперь, когда отец потерял работу, все выглядело гораздо скромнее. Денег на излишества не хватало, потому на праздничном столе уже не было ни привычного студня из свиных ножек, ни мандаринов, ни окорока с жареным гусем, возле которых Лиза с Петей, бывало, ходили кругами и глотали слюнки, дожидаясь первой звезды.
И все же без праздничного ужина не обошлось. Для этого случая нашлись и конфеты с печеньем, а Нинь-и приготовила несколько простеньких салатов из сычуаньской капусты и молодых побегов бамбука да на горячее китайские пампушки с фаршем на пару. Не обошлось и без традиционного сладкого пирога, который Мария Павловна по старой привычке испекла сама из оставшегося еще с позапрошлого года малинового варенья, что она нашла в чулане. Бог даст, сказала, на будущий год и у нас на столе будет гусь, а пока надо довольствоваться тем, что есть.
Вечером они сходили в церковь, где собралось гораздо меньше народу, чем в прошлое Рождество. Обстановка в районе КВЖД накалялась, и люди боялись, что начнется война, – вот и бежали кто куда. Одни на юг, в Шанхай, другие и вовсе садились на корабль и покидали Китай.
После торжественного богослужения Гридасовы вернулись домой, где их уже дожидался праздничный стол и сверкающая огнями елка. Обычно в такой день не обходилось без гостей, но теперь их просто нечем было угощать. Разве что картофельными пресняками с припечкою да сочнями, приготовленными на конопляном масле, которыми семья постилась весь этот сорокадневный Рождественский пост. Впрочем, и Гридасовых никто к себе нынче не позвал по той же, видимо, причине – всем теперь жилось нелегко. Хотя накануне одно приглашение им все-таки поступило. Его прислал по почте Сергей Федорович Шатуров, который звал их провести праздник в ресторане отеля «Европа», где он заказал столик на пятерых. И каково же было Лизино разочарование, когда мать, даже не посоветовавшись с остальными членами семьи, тут же заявила, что ни с каким ротмистром праздновать Рождество они не будут. Так что напрасно тот мерз у подъезда отеля в ожидании экипажа с Гридасовыми – те так и не явились. Лиза пыталась не выдать своего состояния, однако весь вечер была неразговорчивой и на удивление рано легла спать. Но заснула она только под утро, а до этого ей не давали покоя мысли о ротмистре. Лежала и все думала, как он там, обиделся ли, станет ли он после всего случившегося, как прежде, оказывать ей знаки внимания? А однажды, вспомнив вдруг, как на новогоднем вечере, пригласив ее на вальс, он чуть ли не на руках понес ее, взволнованную и теряющую от счастья сознание, по залу, она принялась мысленно ревновать его сразу ко всем женщинам, которым выпало счастье в эти минуты находиться под одной с ним крышей. А что, если какая-то из них приглянется ему? И тогда он, дабы заглушить душевную боль, будет всю ночь пить с ней шампанское, а в перерывах, подхватив ее пьяную на руки, в бешеном вихре кружить по всему залу. Но об этом даже страшно было подумать…
