– А что для нас Карсавин, если мы любим друг друга?..
Она поднялась на цыпочки и начала целовать его глаза, губы, шею…
«И в самом деле, что для нас Карсавин!» – неожиданно подумал Александр, и ему стало легче от этой мысли. Самое главное, его любимая не отвернулась от него, узнав всю правду, а остальное неважно. Может, и ее родители поймут его, а не поймут – и бог с ними. Лишь бы с Лизой его не разлучили…
Ночью Лизонька долго не могла заснуть. Все думала о Болохове. Стоит ли ей верить ему? – спрашивала она себя. – Ведь он большевик, а большевики люди коварные. Может, все-таки стоит забыть его?.. Но это невозможно – ведь я его очень люблю! – созналась она себе. – Пусть будет что будет… – мысленно повторяла она слова Александра.
Глава десятая. Ночной выстрел
1
Лето набирало силу. После майских разливов вода в реках спала, и их русла вошли в межень. Нагревшись под палящими лучами солнца, быстро преобразилась уставшая от весених муссонов земля. Потянулись вверх травы, зашумели свежей листвой тяжелые кроны деревьев. В промытом дождями голубом с поволокой небе закружились в веселье стрижи. Все ожило вокруг и налилось счастьем. И только люди, живя в предощущении беды, не замечали этих перемен в природе – больше думали о том, что их ждет впереди.
С этими мыслями жил теперь и Болохов. Раньше было проще. Он знал, что, выполнив задание, он вернется в Москву, где окунется в привычную стихию домашнего покоя и расслабится, чтобы потом, набравшись сил, снова отправиться в путь. Теперь такой возможности у него не будет. Потому как, можно считать, у него нет больше дома. Да что там, – у него нет и родины. А это страшно. Без этого невозможно жить. Теперь он сам влез в шкуру всех этих эмигрантов и понимает, как им тяжело жить без родины.
Но у него ситуация несколько иная. Ведь ему никто не запрещает вернуться. Может, зря он боится? Приехал бы, рассказал, как все было, – глядишь, и поверили бы. Ну а если нет? Вот в этом вся и загвоздка. Тогда он погубит не только себя, но и Лизу. Впрочем, можно поступить и так: вначале поехать одному и если все образуется, тогда позвать в Москву и ее.
Однако так может рассуждать только тот, кто не знаком с советской системой. Там, в красной России, давно уже живут по своим законам, где все строится на недоверии друг к другу. И коль пала на тебя тень подозрения, пиши – пропало. Никому не докажешь, что ты не верблюд. Прямо как во времена средневековой инквизиции. Все думали, что это временное явление, а тут, чем дальше, тем больше. Лафа там только таким, как Карсавин. Это особая порода людей, которые ни перед чем не остановятся, когда дело касается их собственного благополучия. Но что самое страшное, эти люди плодятся, как тараканы. Потому что сама система поощряет негодяев – всех этих доносчиков, пасквилянтов и трусов. Такое впечатление, что народ вырождается, выставляя напоказ все свои самые низменные инстинкты. Диктатура пролетариата – это власть, которая опирается на насилие… Кажется, так говорил Ленин? Но ведь насилие порождает страх, а страх превращает человека в ничтожество. Тогда откуда браться нормальным людям?
Хотя, глядя на Бориса, не скажешь, что он последняя дрянь. Он умеет ладить с людьми, он по-своему добр, приветлив и часто становится душой компании. Эти качества всегда в цене. Жаль, что за всем этим стоит совершенно иная фигура. Злобная, расчетливая, мерзкая. И как это в одном человеке все уживается? – удивлялся Александр.
Что касается Карсавина, то он давно понял, что имеет дело с вполне порядочным человеком. Этот не способен был ему навредить, да что там, он даже не попытался отомстить ему за смерть своего товарища, которого по старой студенческой привычке называл не иначе как Аркашкой… Вот и получается, что он абсолютная размазня. Из тех, кто решил защищать революцию в белых перчатках. Взять ту же бомбу… Какого черта он тогда не взорвал ее? Взорвал бы – все было бы по-другому. И чин бы получил очередной, и орден. А тут из-за какой-то девки всю операцию провалил. Да вон их сколько, этих девок – бери не хочу! А этот привязался, понимаешь, к буржуйской мамзели и себя погубил. Ну что он теперь без родины? Дерьмо на палочке. Лизка-то его вчера Карсавину прямо сказала: с Сашенькой, мол, поговорила – тот решил не возвращаться в Россию. Тем хуже для него. Теперь надо думать, как действовать дальше. Приказ Центра – это тебе не хухры-мухры, его надо выполнять, иначе самого могут поставить к стенке. Что ж, коль уговоры не помогли, нужно будет взять этого Болохова на испуг. Это будет сделать несложно. Всего лишь нужно будет рассказать Шатурову всю правду о его дружке. Вот тогда Болохову уж точно ничего не останется, как бежать, иначе ротмистр в порыве гнева или убьет его, или, что еще хуже, науськает на него своих контрразведчиков. Ну а тот знает, что такое попасть в руки этих костоломов – тогда уж лучше возвратиться в Москву. Тут хоть будет какая-никакая надежда остаться в живых…
…Однажды вечером, когда Болохов, отужинав в буфете, устраивался на ночлег в отданном в его распоряжении кабинете, в дверь кто-то громко постучал.
– Открыто! – крикнул он. – Входите…
Думал, что пришел посыльный – те иногда навещали его даже по ночам, когда страдавший старческой бессонницей Хорват внезапно требовал собрать всех штабистов, чтобы потом до утра обсуждать с ними то, что уже было тысячу раз обговорено, – но это оказался Сергей Федорович.
Даже в тусклом свете электрической лампочки Александр разглядел его бледное лицо.
– Нам надо поговорить… – с места в карьер начал ротмистр.
Болохов опешил.
– Тогда ты, может быть, позволишь мне одеться? – спросил он.
Серж отвернулся, и в следующий момент за его спиной хрипло запели пружины старого кожаного дивана, на котором отдыхал Болохов. Тот не торопясь натянул на себя бриджи, накинул на плечи китель, однако сапоги надевать не стал, вместо этого сунул ноги в комнатные тапочки.
– Ну все, я готов выслушать тебя, – произнес Александр. – Да ты присядь, – указал он на стул, что стоял возле небольшого письменного стола, а сам сел на диван.
– Нет уж, рассиживаться я тут не буду… – каким-то чужим голосом проговорил Шатуров. – Я пришел, чтобы кое-что выяснить…
– Ну так выясняй, – дружелюбно произнес Александр, пытаясь не выдать своего волнения, – ждал нового удара судьбы.
Ротмистр, заложив руки за спину, принялся нервно ходить из одного угла кабинета в другой, не зная, с чего начать.
– Скажи, Болохов, ты, в самом деле, чекист? – неожиданно остановившись перед Александром и глядя на него в упор, спросил он. – Только честно!
Ну вот, так и есть… Шатуров пришел по его душу. И горячая волна отчаяния разлилась по его телу. Но нет, Болохов не тот наивный мальчик, который готов был «расколоться» после первого же заданного ему вопроса. Тут на карту поставлена его жизнь, и он не намерен ни за грош, ни за копейку отдавать ее. Его рука непроизвольно потянулась к подушке, под которой у него лежал револьвер, – это так, на всякий случай.
